К моему изумлению, Лис первым подал пример:

— Шарль, старина, как я рад тебя видеть! — Он, не стесняясь, обнял лысого дворецкого.

— С возвращением, месье.

— И я рад вас видеть. — На секунду мне показалось, что мои слова звучат как-то очень уж дублирующе и потому, наверное, не столь искренне, но дворецкий вдруг молча и крепко обнял меня. Это было… приятно.

Я ведь уже почти забыл, как это бывает. Отец редко обнимал меня. Нет, не от чопорности или равнодушия, он любил меня, просто отец был невероятно застенчивым человеком. Зачем я вам это рассказываю, пресвятой электрод? Разве это может хоть кому-то быть интересно… уф…

— Месье, ваш ужин готов.

Мы оба одновременно поклонились старому французу. Должен признать, что, когда мы вошли в дом, всё внутри оказалось починено, отмыто, приведено в порядок, поставлено на ноги, и вообще в прихожей переклеили обои, так что они даже стали лучше, чем до взрыва. А в остальном, надо признать, наше жилище не так уж и пострадало. Бо́льшая часть взрывной волны ушла на улицу.

В любом случае то, что сделал старый француз в наше отсутствие, казалось невероятным. Мой наставник лишь раз одобрительно кивнул дворецкому. Тогда я ещё не знал, что в их взаимоотношениях это была высшая форма благодарности. Я просто был маленьким.

— Шарль, увеличьте выплаты за этот месяц вдвое.

— Благодарю, месье.

— Тренировки мальчика отложим ненадолго.

— Но, месье, я готов…

— Позвольте мне решать, когда и на что вы готовы, старина, — через плечо бросил месье Ренар. — А покуда Майкл будет наслаждаться коротким отдыхом, а вы лечением.

— Сэр, если дворецкому нужна помощь, я готов! — честно предложил я.

Мой учитель обернулся, подумал и кивнул.

— Мальчик абсолютно прав, пока больная рука не придёт в норму, он в вашем распоряжении. Я освобождаю его от обязанностей секретаря. Тем более что по большому счёту нам сейчас всё равно нечего делать.

Если бы тогда месье Ренар знал, как он был не прав. Не в плане меня, а в смысле того, что нам «нечего делать». Уже утром следующего дня нас посетил с рабочим визитом инспектор Хаггерт из Скотленд-Ярда. Он был один, без своего верного добермана.

Разговор получился не очень долгим, примерно полчаса спустя инспектор ушёл, оставив нас с Лисом в глубоком раздумье. И уж поверьте, нам было о чём подумать.

— Сэр, если я правильно понял, то ваш старый знакомый из Британского музея заплатил целой группе общественно опасных лиц, чтобы убить всех нас?

— Получается, да.

— Но это не может быть правдой!

— Само собой, разумеется, нет, — почёсывая за ухом, пробормотал мой учитель. — Я, наверное, сто лет знаю этого книжного червя. Мы играли с ним во взаимную ненависть, потому что это забавно, не более, тем не менее (игра слов!) я ни за что не могу поверить, что старина Уорен мог хотя бы раз всерьёз задуматься о причинении мне физического вреда.

— Возможно, его кто-то подставил?

— Мы не узнаем этого, пока не поговорим с ним.

— А это невозможно, — резюмировал я.

Дело в том, что, по словам инспектора, на данный момент подозреваемый библиотекарь находился не дома, не в тюрьме, а в закрытой палате психиатрического отделения больницы «Чаринг-Кросс». Полиция была бессильна, чёрная карета с крепкими санитарами прибыла первой.

— Вытащить человека, попавшего в психушку в Лондоне, за гранью возможностей и Бога и человека.

— Ты прав, мой мальчик.

— Сэр, я уверен, что вас не пустят даже для допроса пациента.

— Хм… возможно.

— А ещё я слышал, что в этой клинике всех лечат лоботомией. Они вскрывают череп, а потом с помощью молотка и зубила делают из человека тихий овощ.

— В целом именно так. — Лис задумчиво отставил в сторону чашку кофе. — Пациенту выбривается голова, потом высверливается дырка в черепе и рассекается нужная доля мозга, которая, по мнению врача или врачебного консилиума, отвечает за безумие. Ты в курсе, каков процент выздоровевших?

— Нет. Но надеюсь, хотя бы…

— Ноль! Один большой жирный ноль, Майкл, — на мгновение вскинулся месье Ренар. — Они просто изуродуют библиотекаря, если нам не удастся вытащить его на свободу. И, как ни обидно, Скотленд-Ярд ни в чём нам не поможет, у них связаны руки.

— Беда…

— Но, с другой стороны, и мешать не будет, — многозначительно подмигнул мне мой наставник. — Дай-ка мне подумать с полчасика. У тебя ведь есть чем заняться в мастерской?

Ну само собой, я всегда хватался за любую возможность побыть наедине с самим собой и своими идеями. Электричество и его практически безграничные возможности всегда манили меня.

Как вы помните (надеюсь, но вы не обязаны!), под мою полицейскую дубинку уже был маленький предзаказ, а я всё ещё считал, что она нуждается в небольших, но существенных доработках. К тому же мне хотелось попутно довести свой «электрический ботинок» до полного совершенства.

Я думал, что если установить на обуви маленький шпенёк регулятора мощности, то можно было бы чётко определять, когда ударом ноги достаточно отпугнуть надоедливого воришку-енота, а когда есть необходимость надолго и всерьёз вырубить громилу-убийцу из Чипсайда.

Раньше я бы и не задумывался о таких тонкостях, но после пары месяцев учёбы у Лиса это вдруг стало существенно важным. Он учил платить добром за добро, а на зло реагировать по обстоятельствам. То есть в некоторых отдельных случаях даже прощать.

Для меня как для англичанина сам факт прощения был актом какого-то неизмеримого и даже в чём-то непростительного христианского милосердия. Так что если мой наставник всерьёз собрался вытаскивать своего приятеля-библиотекаря из мрачных казематов «Чаринг-Кросс», это очень многое говорило о нём и как о друге и как о джентльмене.

А я… я сидел в мастерской и чувствовал себя полной бездарью.

Экспериментальная дубинка моего изобретения, на которую с лёгкой руки мистера Ренара на меня упал первый заказ, никак не соответствовала своим задачам. Размер удалось уменьшить достаточно легко, благо пила всегда под рукой. Думаю, вы уже понимаете, к чему это привело?

Поясню: уменьшение длины, согласно всем законам физики, ослабило скорость и силу пружины. Игла вылетала не далее чем на полтора шага и даже в мишень втыкалась не всегда. Соответственно, сила электрического разряда уходила впустую. Хотя по задумке игла должна была протыкать не только тонкую ткань одежды, но даже толстый вельвет, драп или дублёную кожу.

Ну, пожалуй, насчёт того, чтобы пробивать кожаную куртку или плащ, потом ещё слой одежды и с размаху достаточно глубоко входить в тело, — это, конечно, перебор! Вряд ли вообще возможно создание такого электрошокера. А надеяться на то, что какой-то рядовой полисмен сможет в процессе задержания преступника выхватить мою дубинку из кармана и умудриться очень ловко попасть злодею в лицо, шею или не защищённые перчатками кисти рук… ох!

Как же быть? Ставить более мощную пружину? Это может сработать, но гарантированно потребует и более мощного аккумулятора. Постепенно я всё более склонялся к идее пневмодубинки.

То есть достаёшь, передёргиваешь, заряжая воздухом, и тогда уже жмёшь кнопку «пуск». Подобное решение требовало серьёзных технических изменений, но тем не менее не было фатальным. Фатальным оказалось другое…

— Майкл, душка! При-ве-ти-ки-и-и! Ты ведь рад меня видеть?!

О нет… Я поймал себя на мысли, что сел мимо стула. Только не это! Кто пустил сюда это взрывоопасное вещество на двух ножках?!

— Я навещала дядюшку, но он как-то быстро устал, — счастливо щебетала двоюродная племянница нашего дворецкого, в платье ниже колен, красных башмаках с тупыми носами, кудрявым вороньим гнездом на голове, счастливой улыбкой и круглыми от счастья глазами. — А что ты тут делаешь? А можно посмотреть? А куда надо жать? А где дуло? А, вот откуда вылетает иголка-а-а-а…