Она всё так же вздрагивала при воспоминании об огненной волне, накрывшей Нимею, но чем дальше — тем сильнее казалось ей, что эта прошлая жизнь была сном, не существовала на самом деле никогда.

Почти десять лет они искали следы народа, сложившего песню, которую Дерек называл колыбельной, а Инэрис — вальсом. У их странствий, до тех пор бессмысленных и бесконечных, теперь появилась цель — но эта цель год от года не становилась ближе ни на шаг.

Дерек показал ей те места, где родился, и те места, о которых рассказывала ему мать. Показал звезду, по которой плыл их корабль, — но когда они наняли собственную лодку и заплыли на ней так далеко, как только позволял парусный ход, то так и не обнаружили никаких островов — только бесконечную гладь моря.

Инэрис понемногу переставала верить. Она начинала понимать то равнодушие, которое владело Дереком, когда он говорил о доме.

— Есть вещи в жизни, которые нам не дано изменить, — говорил он.

Инэрис никогда не думала об этом раньше. Для неё мир был материей, полностью подвластной воле людей. Звёзды, которые казались Дереку вечными, гасли у неё на глазах.

Но время шло, и оставалось только признать, что Дерек прав. Та, кем стала Инэрис теперь, в самом деле должна была подчиняться миру, в котором жила.

Инэрис впервые обнаружила это ещё на заре их странствий, когда они пели при дворе взбалмошного мелкого владетеля в заснеженной Сканзе. Владетель был пьян и ругал музыку, на чём свет стоит, а Инэрис злилась, потому что знала, что Дерек играет много лучше всех тех, кого этот барон мог слышать в своей жизни. Она так и сказала этому мелкому князьку и к своему удивлению обнаружила, что наутро их обоих посадили в колодки.

Это был первый случай, когда Инэрис поругалась с Дереком.

— Надо было его убить! — говорила она.

— И что? — возражал ей Дерек устало. — Нельзя убивать всех, кому ты не нравишься, Ис.

Инэрис была не согласна. И дело тут было не в том, что царьку не понравилась лично она. Дело было в том, что она не понимала, как можно спускать и терпеть обиды. Раньше, когда она была выше всех, смотревших ей вслед, чужое мнение никогда и не трогало её. Теперь же оно оказалось неожиданно обидным, тем более, что касалось человека, который был ей дорог. Однако сам Дерек не считал нужным вступать в спор, и эта бессильная покорность доводила Инэрис до исступления.

Инэрис запомнила этот случай и с тех пор, если видела, что местный король земель склочен и капризен, попросту стояла в стороне, позволяя Дереку самому расплачиваться за своё смирение. От этого было не менее противно, чем если бы саму её заковали в колодки, но и стоять за того, кто не желал защиты, она не хотела.

И теперь, спустя двадцать лет совместных странствий, Дерек продолжал говорить ей, что есть вещи, которые неподвластны им. Инэрис молчала, не желая спорить. Тем более, что в самом деле не могла ничего изменить.

А однажды, когда они сидели у костра, Дерек долго смотрел на неё, а затем спросил:

— Ис, сколько тебе лет?

Инэрис пожала плечами. Она давно перестала считать.

— Так не может быть. Каждый, кроме, разве что, сирот, выросших на улице, знает, сколько ему лет.

— Я — сирота, — ответила Инэрис машинально, а потом качнула головой. — Да дело не в этом. Просто я же не знаю, сколько лет прошло с тех пор как… погибла Нимея.

— Мы странствуем с тобой девятнадцать с половиной лет. Сколько тебе было в год гибели Нимеи?

— Двадцать семь.

— Это значит, что даже если ты прожила у Готфрида не больше года — а ты говоришь, что зима и лето менялись много раз — тебе сорок семь лет.

Инэрис с недоумением посмотрела на него.

— Ну и что?

— Инэрис, посмотри на меня. Мне сорок шесть. А я выгляжу на двадцать лет старше тебя.

Инэрис криво улыбнулась, поняв, к чему клонит её спутник.

— Я бессмертна. Я не говорила?

Дерек ошарашенно покачал головой.

— Видимо, вылетело из головы. Извини.

Дерек молчал. Так долго, что Инэрис стала беспокоиться. Потом встал и молча двинулся прочь.

— Дерек! — окликнула его Инэрис, но, когда тот так и не отозвался, не стала догонять — просто обняла колени и уткнулась в них носом, глядя на огонь.

То, что произошло между ними только что, по классификации Дерека было из разряда того, что не дано изменить. Дерек должен был умереть, прожив… Инэрис задумалась, пытаясь представить, сколько живут люди. Многие из них не доживали до сорока. Пятьдесят лет были кромкой для тех, кто проводил жизнь в пути.

Инэрис стало вдруг тоскливо. Она представила, как мало им осталось быть вместе.

«Нет, — подумала она. — Если что-то и нельзя изменить, то никто не мешает нам попытаться. Нам ведь нечего терять. Если бы все думали, что изменить ничего нельзя, то не было бы даже этих людей. Даже этой жалкой планеты и этих варварских королевств. Если бы кто-то там, на границе Фаэны, сказал нам, что есть вещи, которые мы не можем изменить».

«Я никогда не отступаю. Ты должна была бы это понять», — всплыли в её памяти совсем другие слова.

— Дурак… — пробормотала Инэрис, — мёртвый дурак, — и сглотнула слёзы.

Она сидела и смотрела в огонь, пока, спустя вечность, Дерек не вернулся и не стал укладываться спать. Они всегда ложились в обнимку, чтобы сохранить те крохи тепла, которые получали их тела от костра, но в этот раз Дерек не пытался её обнять, и Инэрис стало ещё тоскливей.

Она вздохнула, заставляя себя отключить накатившее отчаяние, и, приподнявшись на четвереньки, подобралась к Дереку вплотную.

— Ты спишь? — спросила она.

Дерек лежал на спине с закрытыми глазами.

Услышав голос спутницы, он открыл глаза и покачал головой.

— Я люблю тебя, — прошептала Инэрис.

Обветренные губы Дерека дрогнули, и на них расцвела грустная улыбка.

— Не слишком поздно, Ис?

Инэрис покачала головой и накрыла его губы своими.

Дерек ответил легко, раскрываясь перед ней и позволяя проникнуть глубже, коснуться языком острых зубов и скользнуть по внутренней стороне губы.

Поцелуи с Дереком всегда были странными — солеными и грустными, будто в каждом из них Инэрис чувствовала привкус слёз. Теперь она поняла, откуда были эти слёзы — они оба знали, что их любовь не может длиться долго. Чувствовали это всегда.

— Обними меня…

Дерек притянул её к себе и, устроив рядом, прижал лбом к своей груди.

Оба молчали.

— Если мы найдём этот остров, — произнесла Инэрис наконец, — то у наших людей должен быть эликсир, который сделает тебя бессмертным.

Дерек усмехнулся и зарылся носом ей в плечо.

— Это хорошо, — сказал он.

— Ты не веришь? — Инэрис вывернулась и попыталась поймать его взгляд.

— Не знаю, — Дерек пожал плечами. — Иса, просто… Я вряд ли доживу до того дня, когда ты найдёшь своих. У меня нет вечности, как у тебя.

Инэрис закусила губу и снова обняла его, устаивая подбородок у Дерека на плече.

— Есть ещё один бессмертный куда ближе, — сказала она после нескольких минут молчания. — Только мне так и не удалось узнать у него ничего. Впрочем, я не очень-то и пыталась.

— Ты о Готфриде?

Инэрис кивнула.

— Почему бы и нет, — согласился Дерек. — Мне всё равно куда идти.

— Тогда мы пойдём к нему. Дерек, и ещё кое-что…

Инэрис снова замолчала и лишь через некоторое время продолжила.

— Получится у нас или нет, я хочу связать свою жизнь с твоей. Хочу, чтобы мы стали мужем и женой.

Дерек поймал её затылок, и теперь уже сам заставил посмотреть себе в глаза.

— Ты делаешь это, потому что думаешь, что мне осталось недолго?

— Я делаю это, потому что не сделала двадцать лет назад. Я хочу связать свою жизнь с твоей — до самого конца. Я не верю в ваших богов, и врят ли мы сумеем найти в этих землях жреца, который понял бы нас, но…

— Но мы можем поклясться друг другу. Я понимаю. Только не здесь и не так. Мы сделаем это так, чтобы запомнить навсегда.

Инэрис улыбнулась и кивнула, а затем снова спрятала лицо у Дерека в плече.