— Не рассчитывайте, что кто-то, кто останется со мной — выживет, — сказал он сразу. — Кто считает, что лучше ему бежать — пусть бежит сейчас.

По толпе прошёл шепоток, но никто не двинулся с места.

Рейвен говорил ещё — и с каждым словом видел, как загораются глаза тех, кто пришёл на его зов. А потом замолк и понял, что у самого у него не осталось и крохи сил, чтобы продолжать.

— Это всё, — сказал он. — Встретимся в небе. Да прибудет с нами Ночь.

***

Он вернулся к себе и почти что рухнул в узкую, сколоченную из дуба, кровать. До часа, который Эрик назвал часом отбытия, оставалось меньше суток. До часа приближения врага оставалась ночь и один день.

Рейвен уснул неспокойным рваным сном, а проснулся от стука в дверь.

Рейвен поднялся, потянулся и двинулся открывать.

На пороге стоял Эрик.

— Они будут здесь через два часа, — сказал он без предисловий. — Ты передумал?

Рейвен покачал головой.

— Пусть так. Каждый волен сам выбирать свою смерть.

Эрик осенил Рейвена символом ночи и, развернувшись, исчез. А Рейвен захлопнул дверь и рухнул назад на кровать.

«Два часа», — повторил он про себя. Страха не было. Только зудело в груди чувство странной незавершённости.

Рейвен встал, выглянул за дверь и кликнул слугу. Приказав оповестить всех участников обороны, он снова вернулся в комнату и прошёл от стены к стене. Затем вышел и стремительным шагом направился к ангарам.

Здесь, в отличие от спален, было электричество, и, опустившись в лоно истребителя, Рейвен нащупал панель коммуникатора, вышел в сеть и набрал в поиске «Инэрис». Имени было достаточно, чтобы Рейвен увидел перед собой длинный список характеристик, который заставил его усмехнуться.

Инэрис изменилась. Из тела её исчезла девичьч хрупкость, оставив лишь гибкость молодого дерева. Волосы стали короче, хоть и дотягивались по-прежнему до плеч, а взгляд… Взгляд остался таким же точно. Острым и в то же время болезненным, будто Инэрис, подобно русалке, каждый свой шаг по суше ощущала шагом по острию ножей.

Рейвен выбрал из списка статью, в которой был указан номер Инэрис и набрал «вызов». Ответ он получил через пару секунд. Встревоженное: «Да» и горящий пламенем взгляд.

Рейвен сглотнул. Он явно звонил не вовремя, да и не знал толком, что сказать.

— Привет, — сказал он, разглядывая эту, живую Инэрис, куда более тёплую и притягательную, чем сухие стереограммы.

— Рейвен… — на лице Инэрис последовательно сменились недоумение, радость и непонимание. — Ты пропал.

— Прости. Я… Был занят.

— Я понимаю.

Оба замолкли, разглядывая друг друга.

— Инэрис… Я хотел попросить прощение за ту ночь. Мне не давала покоя мысль, что мы больше не увидим друг друга, и ты будешь думать, что я ненавижу тебя. Я не знаю… Ненавижу или нет. Чёрт… Я несу какой-то бред. Наверное, я просто хотел увидеть твои глаза.

Инэрис молчала.

— Я рада, что ты позвонил, — сказала она наконец.

— Да. Прости, что за все эти… семь лет… ни разу не пытался связаться с тобой. Прости.

Недоумение на лице Инэрис стало густым, как смола.

— Ни разу… — повторила она, и лицо её стало медленно леденеть.

— Прости.

— Я простила. Поговорим позднее.

— Да. Хорошо. Вернее… — закончить Рейвен не успел, потому что связь отключилась.

Он закрыл глаза и медленно вдохнул густой холодный воздух, а затем выдохнул и, всё ещё не поднимая век, двинул истребитель по взлётной полосе.

***

Они пришли как лавина, и всю бессмысленность этого боя Рейвен понял почти сразу — когда первые три дредноута противника ударили щупальцами, разметая маленькие стайки истребителей дома Тао.

Это Рейвен думал, что видит дредноуты. Точно сказать он не мог, потому что то, что разбивало корпуса их кораблей в клочья, не походило ни на один летательный аппарат людей.

Стайки истребителей возвращались на свои места с упорством муравья, несущего свою соломинку домой, но и результат был тем же — их выстрелы расплывались радужными пятнами по бортам зелёных махин, не причиняя противнику вреда.

Их оставалась уже половина, когда Рейвен услышал на связи:

— Герцог. Герцог дома Тао. Вызываю герцога.

Голос показался Рейвену смутно знакомым, и он ответил:

— Я за него.

— С кем я говорю?

— Неважно. Герцог… Считайте, что он мёртв.

— Понял, — раздалось на другом конце линии после паузы. Голос хрипел, и Рейвен никак не мог понять, где же слышал его. — Нимея атакована. Сейчас оборона столицы — приоритетная цель. Просим дать в поддержку все возможные силы.

— Атакована? — Рейвен даже не пытался сдержать ярость. — Ваша чёртова столица атакована? А думала ли ваша столица о том, чтобы отрядить помощь нам?

На другом конце линии была тишина.

— Катитесь к чёрту с вашей столицей. Мы стоим у рубежа системы Тао и будем стоять здесь — до конца.

Рейвен отключил связь. Он тяжело дышал и с трудом мог собраться, когда увидел летящий прямо в лобовое стекло истребителя зелёный сгусток энергии. Рейвен попытался вывернуть штурвал налево, но успел лишь коснуться его пальцами, когда зелёное облако накрыло его с головой, по всему телу пробежала волна жара, достигающая костей, и звёзды погасли.

***

Дезмонд мало спал. А если спал — то в основном в звездолёте. Его магнитом притягивала Нимея, ставшая местом обитания Галактиона, и в то же время большая часть его сил уходила на обустройство новых военных баз.

Работа была непривычной, но давалась ему легко. Теперь, когда в руках повстанцев находились серьёзные ресурсы и не приходилось растрачиваться на опасные набеги, чтобы раздобыть самую малость, всё, о чём он раньше мог мечтать, легко воплощалось в жизнь.

Однако Дезмонд не испытывал того счастья, которое ожидал.

С самого начала он чувствовал отчуждение, которое пролегло между Аэцием и теми людьми, которых он признал своими учениками. К счастью, ничего подобного он не ощущал по отношению к себе — с обеими сторонами Дезмонд ладил одинаково легко, даже те, кто раньше не хотел вступать в политическое противостояние, теперь легко признавали его власть. И Галактион ему доверял.

Но то, что получалось из бывших обитателей окраин, явно отличаось от того, что хотел видеть в своём Ордене Галактион, и Дезмонд это отлично понимал. Он видел, что многих среди его соратников не интересует ничего, кроме возможности завладеть более мощными кораблями, получить постоянное содержание и перестать прятаться. Всем, кто вступал в Орден, императрицей была обещана амнистия, вот только Аэций и Дезмонд всё чаще сходились в мысли о том, что это играет для новой организации не самую лучшую роль.

Кроме того, чем больше времени проходило, тем отчётливее Дезмонд осознавал угрозу, нависшую над империей. Теперь, когда неопознанный флот угрожал самому существованию того мира, в котором он родился и жил, Дезмонд всё отчётливее понимал, что вовсе не желает его гибели.

Его корабли и людей по приказц владычице по большей части бросали в самые самоубийственные битвы, но Дезмонда это мало волновао. Он знал, что если он будет вести их в бой — то они выберутся живыми. С тех пор, как топор повис над его шеей, Дезмонд перестал верить в смерть. Она как будто бы уже сбылась, свершилась, стала неизменной истиной и теперь не имела над ним власти.

Но после сражений Дезмонд раз за разом возвращался на Нимею. Раньше, во время учёбы, его увольнительные проходили в этом городе и он выбирал самые людные и шумные места. Теперь любым кабакам Дезмонд предпочитал тишину садов императрицы и неспешные прогулки с Галактионом, составившие разительный контраст его пылающим будням. После лет, проведённых на Окраинах, покой и благоденствие Каранаса воспринимались особенно остро. Дезмонд не считал эти места не чужими, не враждебными, с каждым днём он любил их всё больше и жалел только о том, что не может хотя бы на день вернуться на Аркан, показать Галактиону те места, в которых рос.

Галактион становился ему ближе с каждым днём. Одиночество, которое терзало его с тех пор, как Дезмонд расстался с дедом, наконец утихло. Аэций знал всё то, что не мог бы рассказать ему Эндимион и говорил, не скрывая ничего — или почти ничего.