– С подковой или без?

– Э-э… с подковой, сэр.

– А в бумагах есть сведения о том, кто были эти люди?

– Нет.

– Мужчины или женщины?

– Ну… есть измерения роста. Двое маленькие, не выше меня. А у вас вроде мужчины…

– И мужчины и жен-щи-ны! Никто не убивает женщин без цели! – Мистер Ренар порывисто обнял меня за плечи, прижимая к груди. – Мальчик мой, вот теперь мы на верном пути! Дай мне утреннюю «Таймс»!

Я бегом метнулся в прихожую, принимая из рук заботливого дворецкого пачку свежих газет.

– Вот! Вот оно. – Наставник, едва ли не хохоча от счастья, подчеркнул одно малоприметное объявление на последней странице. – «Дарим свободу мужьям от неверных жён!» Обратного адреса, разумеется, нет. Но он и не нужен. Нужно, чтобы в вечерней «Таймс» появился ответ на это предложение. Итак…

Он встал, церемонно поклонился мне и протянул раскрытую ладонь:

– Мистер Майкл Эдмунд Алистер Кроули, я вёл себя неподобающе. Примите мои искренние извинения. Готовы ли вы простить меня, как джентльмен джентльмена, или желаете настаивать на непременной сатисфакции?

Не будучи психом, я радостно принял его извинения. Мы пожали руки, и конфликт был исчерпан. Забегая вперёд, скажу, что это была не первая и не последняя мелкая (крупная, всякая, разная…) ссора в нашей совместной работе, но каждый раз благородство вкупе с благоразумием брало верх над раздражением и неконтролируемым гневом. Возможно, это самое главное, чему я успел научиться у Лиса. По крайней мере, мне бы хотелось так думать.

…Шарль отправился давать телеграмму в «Таймс». Мистер Ренар ушёл примерно на час, проведя переговоры с полицией Скотленд-Ярда насчёт полного контроля над операцией. Я находился в неведении вплоть до самого вечера, когда дворецкий вдруг достал из шкафа женское платье и парик.

Всё ясно, я вновь иду на дело в роли подсадной утки. Это было жутковато и весело одновременно. Мне разрешили взять свою экспериментальную дубинку, более того, на шее у меня под платьем висел полицейский свисток. Более того, старый дворецкий собственноручно привязал мне между коленом и щиколоткой трёхгранный корсиканский стилет в кожаных ножнах.

– Бей колющим под мышку, во внутреннюю часть бедра, под ребро, в горло, в глаз или ухо, – сухо напутствовал он. – Человек или конь, кто бы то ни был, кровь у всех одна и расположение артерий очень похоже.

Ровно в десять ночи за нами приехал кеб. Скалозубый здоровяк Фрэнсис весело подмигнул мне, всю дорогу распевая:

Видимо, ему казалось, что такая песня должна поднять мне настроение и взбодрить боевой дух. Ох же Ньютон-шестикрылый…

Наверное, именно в те дни ему удалось заложить в мою чисто британскую душу беззаветную любовь к неведомой мне, таинственной и дикой России. Мистер Ренар потом говорил мне, что я невольно отстукивал ритм песни пальцами по спинке кеба. Не знаю, не помню, возможно…

Кажется, к концу этой длинной песни я уже рыдал как ребёнок, размазывая по щекам косметику с глаз. Да какое же чисто английское сердце выдержит столь печальный рассказ о героизме военных? Нам ли, нации, «кормившей моря своими людьми», не понимать чужих потерь? Запад есть Запад, Восток есть Восток, но двое мужчин с горящими сердцами, готовые вместе умереть каждый за свою родину, всегда чувствуют боль друг друга! Как это ни странно, но, когда мы прибыли на место, слёзы высохли и я был готов ко всему…

– Иди, мой мальчик. Ни о чём не думай, ничего не бойся, – на ухо прошептал мой учитель. – Если что, действуй по обстоятельствам. Но главное, помоги нам поймать эту сумасшедшую стерву!

Задавать уточняющие вопросы мне не разрешили. Иди, и всё. Ладно, я послушно вышел из кеба, который сразу же уплыл в ночь, и мелкими шажками, насколько позволяло платье, двинулся вперёд по узкой, незнакомой мне улице в восточной или южной части Лондона. Не знаю, я здесь никогда не был, эта часть нашего мегаполиса была мне совершенно незнакома. Одно я знал точно – приличной девушке здесь явно не место…

– Эй, красотка, сколько пенсов берёшь за ночь?

– Иди сюда, ты так похожа на мою овечку.

– Обслужи папочку!

Я категорически не отвечал на оскорбительные выкрики из подворотен и не ускорял шаг. Это было единственным правильным решением на тот момент. Если бы они заметили хоть малейший признак суетливости или страха с моей стороны, меня бы просто порвали на куски. А так я успел дойти до перекрёстка, прежде чем сзади раздалось знакомое фырчание парового кеба.

Ренар предупреждал, что так и должно быть. Теперь главное – сохранять спокойствие.

– Юной леди не пристало бродить по городу в столь поздний час.

Я не отзывался и не оборачивался. Всё идёт по плану.

– В здешних местах порой опасно. Всегда лучше воспользоваться услугами общественного транспорта. Садитесь!

Я чётко помнил предупреждение наставника ни за что не садиться ни в какой случайный кеб. Тем более когда так навязчиво уговаривают.

– Что ж, юная леди, вам виднее. Прощайте!

Это было последнее, что я услышал на тот момент. Потом нечто тяжёлое ударило в затылок и, несмотря на шляпку, капюшон и парик, меня уложило почти мгновенно. Колени подломились, и я рухнул на брусчатку, весьма смутно отдавая себе отчёт в том, что, собственно, произошло-то, а?

…Глаза открылись не сразу. Сначала я услышал голос. Мелодичный и властный. Он звучал словно бы отовсюду, но каждое слово вонзалось мне в правый висок, словно раскалённая иголка.

– О грозные братья мои, настал час! Под этой луной мы вновь принесём нашей чёрной богине белое тело! И пусть милость её к нам будет столь же велика, сколь безгранична наша вера и поклонение Властительнице Тьмы, Хозяйке Ночи, Повелительнице Смерти!

Странно, но в левый висок иголки не кололись. То есть в правом есть, а в левом нет. Почему? Вот незадача. И ведь именно это казалось мне жутко важным на тот момент…

– Пусть в ваших сердцах не будет жалости, когда к нам взывает сама Справедливость! Мы трижды предлагали ей спасение. Она трижды отвергла нашу доброту. Такие белые люди на белых лошадях при белом свете дня убивали наших чёрных братьев. Хочет ли кто сказать слово в её защиту?

Я хотел. Во-первых, не три раза, а два. Третьего предложения даже не было, просто сожаление и прощание, вот и всё. Но язык отказывался повиноваться, а глаза разлеплялись с таким трудом…

– Ку-клукс-клан! Ку-клукс-клан! – глухо застучали копыта по земле.