Утробно вздыхает море,

И я вздыхаю в тоске:

И радость моя, и горе -

В точеной смуглой руке.

Валы, морские скитальцы,

Со вздохом гнутся в трубу,

Но тихо тонкие пальцы

Сгибают мою судьбу.

И близится боль надлома,

Которой нельзя снести.

Господь, до любого дома

Дай сил тогда добрести.

Дай силы тогда включиться

В порядок жизни простой

И смысла найти крупицы

В любой болтовне пустой.

А если не дашь, так что же -

Прими последний упрек:

За что ты так рано, Боже,

На гибель меня обрек?

Не сон же владел тобою:

Любой нарушая сон,

Гремела труба прибоя,

Труба моих похорон.

Все разрешилось крайне просто,

Как все, что тянется годами,

Лишь пахнет от измятых простынь

Ее знакомыми духами.

В замену страсти безответной -

Подушка со следами туши

И легкий пепел сигаретный,

Вдруг вызывающий удушье.

Всё ложь - любовное искусство,

Взаимность, ласки, обладанье.

В самом себе живое чувство

Имеет смысл и оправданье.

Как видно, счастье опоздало,

И вообще не в счастье дело.

Теперь одно мне ясно стало -

Что жизнь и вправду опустела.

Гордись, как принято, победой

И хохочи самодовольно,

И только сам себе поведай,

Как это все безмерно больно.

Ты приходишь ко мне сама

По ночам, по глухим ночам,

И рассеивается тьма,

Уступая твоим очам.

В лабиринте ночных квартир,

В лабиринте зеркал ночных

Открывается чудный мир

И ложится у ног твоих.

И в цветные твои леса,

В дебри сна я смело вступлю,

Потому что твои глаза

Шепчут мне: я тебя люблю.

Я иду - и счастьем объят,

Как в полете, в простой ходьбе,

Оттого что твой нежный взгляд

Всюду чувствую на себе.

И цветы вырастают сплошь

На пути, куда ни ступлю.

Лишь во сне невозможна ложь,

Оттого я так сладко сплю.

Я завою, протяжно завою,

С переливами, полными горя,

Буду горько мотать головою

С беспредельною скорбью во взоре.

Не расскажешь пустыми словами

О томлении темном духовном,

И раскатится вой над домами,

Завершаясь скрипеньем зубовным.

Этот вой, что исполнен страданьем,

Безутешным, таинственно-смутным,

Долетит к окружающим зданьям,

К их окошкам со светом уютным.

И тревога в дома проникает

В бессловесных тоскливых раскатах;

Силуэты людей замелькают

В освещенных оконных квадратах.

Замолчу я - и тягостно тихо

Станет вдруг с окончанием воя.

Кто-то понял: то шляется лихо,

Неусыпное, злое, кривое.

Безотчетность тоски и безмерность

В тишине всё звучат и тревожат.

Кто-то понял: про жизни ущербность

Позабыть он вовеки не сможет.

В одежде темной и несвежей,

Какой-то непристойно мятой

Я в праздничном весеннем парке

Слоняюсь, словно соглядатай.

Лицо зеленовато-бледно,

К разброду волосы стремятся,

В глазницах, словно в темных ямах,

Глаза бесцветные томятся.

Я не приветствую прохожих,

Ведь все мои друзья и братья

Кочуют по своим участкам,

Неся такое же проклятье.

Как волки, мы повсюду рыщем

И отдыхаем где придется,

Хотим урвать кусочек мира,

Но это нам не удается.

А снег сиянье испаряет,

Как очищающую влагу,

Деревья вкось его линуют,

Как неких прописей бумагу.

И так сиянье беспощадно

Небес и дрогнувшего снега,

Что никнет наше племя волчье,

Ища лишь тени для побега.

Вы посмели меня пожалеть,

Как дитя, как больную овцу,

Но в ответ моя ругань, как плеть,

Вас наотмашь хлестнет по лицу.

Я прошу: не ходите за мной,

Провожатые мне ни к чему.

Ваши взгляды я чую спиной

И ныряю под арку, во тьму.

Ваши взгляды скользят по спине -

Словно сыплют за шиворот персть,

Словно сплошь вырастает на мне

Грязно-бурая, ломкая шерсть.

Не ходите за мной, дураки,

Обернусь - и замрете молчком:

Это волк ощеряет клыки

Между шляпой и воротником.

Переливчатой ляжет пыльцой

На глаза мои свет фонаря,

И размеренной волчьей рысцой

Я скрываюсь во тьме пустыря.

Братья-волки, насельники тьмы,

Только ненависть - преданный друг,

И ни слова не выскажем мы

О любви, улетевшей из рук.