Не гляди на меня, не гляди,

Не могу выносить этот взгляд.

Снова боль оживает в груди,

А во рту словно копится яд.

Не гляди – ибо нет больше сил

Ощущать этот ласковый свет.

Всё, что предал, сгубил, исказил,

Выплывает из прожитых лет.

Не гляди, ибо душ наших тьму

Ты не сможешь рассеять вовек,

Стыд же лишний не нужен тому,

Кто уже не совсем человек.

Не гляди – на призыв твоих глаз

Не под силу откликнуться мне.

Этот ласковый свет – не для нас,

Чей удел – оставаться на дне.

Не гляди – не для грешных людей

Несказанное это тепло,

И о жизни моей не жалей,

Ведь иначе и быть не могло.

Ты напрасно в значительность веришь свою:

Если скинуть со счетов друзей и семью,

То при всем чрезвычайном значенье своем

Ты для прочих являешься полным нулем.

Да и близким своим доверять не спеши,

Словно еж, охраняя подбрюшье души,

А не то, подобравшись к живому теплу,

Твои близкие в мягкое всадят иглу.

Всем плевать на раздумья твои и мечты:

Тот с любовью твои созерцает черты,

Тот к тебе устремляет хвалебную речь,

А хотят только прибыль из дурня извлечь.

Так хватай же свой пряник, отталкивай кнут,

И пусть хвалят тебя, призывают, клянут –

Ты молчи и открытья держись своего:

Что забвение в жизни отрадней всего.

Гнев бесплоден – людей переделать нельзя,

Да с годами и сил не хватает на гнев.

Постепенно житейская глохнет стезя,

Где-то в душных лугах наконец замерев.

Вдруг окажется – некуда больше шагать,

Не нужны ни гримасы, ни хитрая речь,

И не надо решений простых избегать:

Если очень устал, значит, нужно прилечь.

И покажется, будто всё видишь впервой:

В травах тихо струящийся кроткий огонь,

Облаков волхвование над головой,

Как чужая – твоя среди стеблей ладонь.

Травы – как корабельный нехоженый лес,

Всё настолько огромно, что трудно вздохнуть;

Твердь земная – как лодка в потоке небес:

Закачалась и медленно тронулась в путь.

Сгущаются сумерки. В лиственный лес

Вплываю, как в толщу вод.

Чуть колыхается глубь древес,

Тайное в ней живет.

Сумерек воды здесь зелены,

Но тихо идем на дно

Весь мир и я – до той глубины,

Где всё непроглядно черно.

Я жду – и медленно глубина

Откроет для чувств моих

Передвиженья жителей дна,

Дыханье легкое их.

Меж ям и гротов мрака порой

Бесшумная тень мелькнет,

И кажется мне, что следит за мной,

Дивуясь, донный народ.

О жизни своей, о людях забыть

Здесь хотелось бы мне,

Отдельной таинственной жизнью жить

Во тьме, в тиши, в глубине.

Тенью войти в движенье теней,

Но вдруг порой замереть

И на забредших во мрак людей,

Дивуясь, долго смотреть.

В зеркала, что увязли в просторе медвяном,

Вдруг живая жемчужина пала с востока;

Облака в них проходят, мешаясь с туманом –

Так лиловым и розовым грезит протока.

Опрокинулись в зеркало сваи причала,

Четкость линий – подобье беззвучного пенья.

Закруглились, замкнулись концы и начала,

Но опять я остался вне их единенья.

Суждено в этом самодовлеющем мире

Мне всегда и везде пребывать посторонним,

А мольбам суждено раствориться в эфире

И пустыми остаться – простертым ладоням.

Но когда я навеки надежды отрину,

Мне отрадную тайну познать доведется:

Пусть цвета и предметы сложились в картину,

Но последний мазок только песней кладется.

Я только гляжу – не нужно мне жалких действенных нег:

В постель ты мою ложишься нежно и плавно, как снег.

Волосы ты откинешь со лба ленивой рукой,

И волосы в складки простынь стекают горной рекой.

Если б мог говорить я с грозным Господом Сил,

Не жизни, а только зренья тогда бы я попросил,

Чтоб не желая – видеть, не действуя – наблюдать,

Чтоб никому отчета в виденном не отдать.

Хочу тебя вечно видеть и молча в себе беречь.

Чтоб изъяснить твой образ, мне не поможет речь.

Но Бог меня не услышит, а значит, надо спешить,

Превозмогая холод, снова желать и жить.

Тем лучше – мы друг на друга растратим наше тепло.

Касанье руки холодной опять меня обожгло.

Чтоб пить мою жизнь, устами к устам моим припади,

И пусть ладонь ледяная ползет по моей груди.