Про девку жирную мою

я песню вам сейчас спою.

Она любила винегрет

и ананасовый омлет,

она любила санки,

рулетку и меня,

она любила банки

консервные гонять.

Консервная банка, а в банке паук,

я совсем рехнулся от сердечных мук.

Я ревную к каждому кусту,

я не верю в твою чистоту.

А девка жирная моя

вдруг стала тощей, как змея,

и стало яду больше в ней,

и стало слаще и больней.

Ах, как она любила санки,

рулетку и меня,

ах, как она любила банки

консервные гонять.

Консервная банка, а в банке паук,

я совсем рехнулся от сердечных мук.

Я ревную к каждому столбу,

любовь такую видал я в гробу...

Спи, мой ангел, спи, мой свет в окошке,

спи-усни, нырни скорей в кровать,

лишь позволь мне снять с тебя сапожки,

без сапожек гораздо лучше спать.

Колыбельная — штука дельная,

ночка звездная, а дело-то серьезное.

Спи, мой ангел, спи, моя зайчишка,

по ночам, конечно, надо спать.

Только ты стяни с себя штанишки,

без штанишек такая благодать!

Колыбельная — штука дельная,

ночка звездная, а дело-то серьезное.

Ты уже почти совсем разделась,

лишь рубашка дыхание теснит,

но и ее ты снимешь, я надеюсь,

остальное месяц прояснит.

Колыбельная — штука дельная,

ночка звездная, а дело-то серьезное.

На тебе одежды не осталось,

лишь ладошка прикрывает стыд.

Как же, как же, как же это оказалось,

что в моей кровати такое чудо спит?

Колыбельная — штука дельная,

ночка звездная, а дело-то серьезное.

Ольга, не мучь меня, Ольга, не надо,

Ольга, прошу тебя, Ольга, пусти!

В сумраке ночи вздохнула дриада,

шелест листвы над дорожками сада,

мостик над прудом, крапива, ограда...

Дай мне уйти!

Не для того я бежал из столицы,

чтобы запутаться в нежных силках

сельской Дианы, лесной баловницы.

Мне, к кому ластились светские львицы,

мне ли забиться израненной птицей

в нежных руках?!

Гибкое, хрупкое сладкое тело

жарко трепещет в объятьях моих.

Первая пташка спросонья запела.

Ты неожиданно резко присела -

мы повалились в кусты чистотела,

пачкаясь в них.

Ольга, пусти, я проел три именья,

ты мне испортишь последний сюртук!

Эй, почему меня душат коренья?

Не разгрызай позвонков моих звенья!..

- Поздно тебя посетило прозренье,

бедный мой друг.

Моя жизнь удалась, но конец её близко,

а когда я был свеж, легковерен и юн,

полюбилась мне барышня-кокаинистка,

озорная хохлушка из города Сум.

Вместе с ней я болтался по хмурым притонам,

где клиента душил горький дым анаши,

я читал ей стихи, притворялся влюблённым,

называл её птичкой и сердцем души.

Красотой её я взор не мог свой насытить -

ослепительно девка была хороша,

никогда не попросит поесть или выпить,

только шепчет: морфин, кокаин, анаша.

Как молитву, как Господа нашего имя,

эти странные, страшные, злые слова

рисовала Алёна губами своими.

Я лишь охал печально в ответ, как сова.

Было что-то в Алёне от женщин Бердслея,

от "Весны" Боттичелли с глазами зимы,

встреча света и тьмы, помесь ведьмы и феи -

то, что вечно волнует сердца и умы.

Ослепительный ландыш на чёрном атласе,

оникс, вправленный в чёрный, как ночь, эбонит.

Зваться б этой брюнетке Олеся иль Кася -

нет, Алёна манила меня, как магнит.

Помню, как-то завлек я Алёнушку в гости,

то да сё, говорю, почему бы и нет?

А она улыбнулась сначала: "Да бросьте", -

а потом разрыдалась, бедняжка, в ответ.

Не могу, говорит, кокаин распроклятый,

только с ним радость секса могу обрести,

и хоть парень ты умный, красивый, богатый -

мне не будет по кайфу с тобою, прости.

Захлестнула мне сердце арканом обида,

по пивным да по рюмочным вскачь понесло,

и гудел алкоголь во мне, как панихида

по любовному чувству, что не расцвело,

не успело расцвесть, а ведь так расцветало!

Клокотало, бурлило - и вот тебе на!

Кокаина в соперники мне не хватало,

подсуропил подружку ты мне, Сатана.

Как-то ночью очнулся я в пьяном угаре

и увидел, что пламя бушует вокруг,

это Юрик, сосед, офигительный парень,

в коммуналке чертей стал поджаривать вдруг.

Я схватил портмоне и сбежал из квартиры,

черти тоже сбежали, сгорел лишь Юрец.

Целый год я в бюджете заклеивал дыры,

а заклеив, решил бросить пить наконец.

Записался я в конноспортивную школу,

на букмекерских штучках настриг я монет,

основал свой ансамбль, стал звездой рок-н-ролла,

стало денег - как грязи. А счастья всё нет.

И взгрустнулось о том, как во времечко оно,

когда свеж и остёр был игривый мой ум,

полюбилась мне кокаинистка Алёна,

озорная хохлушка из города Сум.

Мне притворным тогда моё чувство казалось,

Мне казалось тогда - это юная блажь,

только истинным чувство моё оказалось,

оказалось, что всё это был не кураж.

Я грущу уже несколько десятилетий,

зацелован до дыр давний фотопортрет,

где сжимает Алёна белёсый пакетик

и набитый гашишем пучок сигарет.