* * * Не нужно духовных взлетов, Мистической чепухи, - Сведение личных счетов Одно рождает стихи. Со мной обойдутся грубо, Собаку пнут под ребро, - Собака оскалит зубы, А я возьмусь за перо. Общественному броженью Мой стих не укажет путь. Он - плата за униженья, Мои, а не чьи-нибудь. Хотел я живого мяса, А должен пойло хлебать; Стелили мне в детстве мягко, Но в зрелости жестко спать. Когда этот мир пропащий В лицо мне опять солжет, Мой гнев во вспышке слепящей Его в стихи пережжет. И будут дальние братья Мой стих недобрый беречь За то, что смогу им дать я Для гнева - гневную речь. * * * От безвестности не терзаясь, Беззаботно бедность терпя, Жил я мудро, раз нынче зависть Всем внушаю вокруг себя. Погулял я и впрямь немало, Но остался со мной досель Не блестящий хмель карнавала, А запоев тяжелый хмель. И не ласки пылких поклонниц В номерах на закате дня, А накопленный груз бессонниц Норовит повалить меня. И стихи - не игра, не шалость, Как в былые светлые дни, - Перебарывая усталость, Спотыкаясь, идут они. И читаю я не драконам, Водопадам и облакам, А холодным стеклам оконным, Подворотням и тупикам. Обессилел двойник-проказник, И один идет человек, - Так и длится мой вечный праздник, Сокращая мой краткий век. * * * Боюсь я не предсмертной боли И не посмертного забвенья, - Боюсь, что резко разомкнутся Различных состояний звенья. Переносимы, как известно, Все муки для людского рода, Пугает лишь бесповоротность И окончательность ухода. О, если б, прежде чем включиться В цепочки темных превращений, Мне удалось на миг вернуться В мой город сумрачный осенний! Я ничего бы не боялся, Надейся я на эту милость; Не верю, чтоб с моим уходом Там ничего не изменилось. Легко начну пути любые, Но только подсмотрев вначале, Как очи синие любимой Вдруг потемнели от печали. * * * Пустой оголенный город, Скрипучий вороний грай, И, как колодезный ворот, Скрипит на углу трамвай. Летит он, лязгая лихо, Сгребая грохот и звон, Но вновь пустынно и тихо, Едва удалится он. Где отклик его стараньям, Коль всё здесь в себе живет? И шум его, чуждый зданьям, Бездомный, вдали замрет. Пусть мчится он в руслах улиц, Волну из листьев гоня, Но краски в себе замкнулись При свете бледного дня. И слуха настороженность, И тщетно ищущий взгляд Всеобщую отрешенность Одну душе сообщат. А купол цинково-бледный, Где вмятины чуть видны, На город осенний бедный Недвижность льет с вышины. * * * Я дал смирения обет И сыплю ныне на главу, Как пыль, осенний легкий свет, Просеявшийся сквозь листву. Не внемлю я мирским словам, Корысть осталась позади. Сегодня нищим деревам Я дам приют в своей груди. Не слышать больше никогда Мне дорогих людских имен, Лишь волн гонимые стада Впущу я в сердце, как в загон. Мне жаль покинутых, но я К ним никогда не воззову. Легла озноба кисея И на сердце, и на траву. Я принимаю свой обет Без горечи, и потому Меня осенний легкий свет Зовет к истоку своему. * * * Ветер рвет с тротуара Парчу, и корчует зданья, И, как дыханье пожара, Спирает стужей дыханье. Кистями листьев упрямо, С шипением тыщи кошек, Хлещет застывшие в рамах Цветные светы окошек. И вторят его шипенью Шипением мостовые, Асфальт, поросший свеченьем, И шлейфы шин меховые. Каждое сердце ныне Слиться с ветром сумело - Как ветер, одно в пустыне, Которой нету предела. Мельканье отблесков вместе С мельканьем безликих теней, И словно ходят по жести - Так воет ветер осенний. За каждой душой пропащей Он гонится вечерами - Бушующий, и свистящий, И машущий фонарями. |