* * * Во рту ворочаю мат, А душу в зловонном зле. С плеча моего автомат Свисает дулом к земле. И я его сон стальной Баюкаю на ремне. Итак, вы сочлись со мной, Воздали должное мне. И я от злобы смеюсь, Хоть больше хочется выть. Но я с толпой не сольюсь, Не дам о себе забыть. По-моему, вы, друзья, Ошиблись на этот раз, Решив, что ничтожен я, Что я недостоин вас. Шагаю в ночных дворах, И снова хочется выть. Я вам докажу, что страх Ничтожным не может быть. Высоких мыслей игру Продолжить вам не суметь: В стальном брюшке, как икру, Оружье скопило смерть. Наступит расчет иной: Когда уже все молчит, Бесстрастной птицей ночной Оружие закричит. * * * Народ властелином считался, На деле не будучи им, Я тоже считался хорошим, На деле же был я другим. Народ мой! Тебя не сломила Тиранов жестокая власть. У власти ты крал что попало - И я не гнушался украсть. И чтобы из планов тирана Не вышло вовек ничего, Народ напивался до рвоты - И я, как частица его. Народ призывали: работай, Народ же покорно кряхтел, Покорно сносил оплеухи, Но с печки слезать не хотел. И я, как частица народа, - Я также умильно кряхтел И каждому кланялся низко, Но браться за гуж не хотел. Нам власти грозили расправой, Я тоже, бывало, дрожал, Однако же фигу в кармане, Как все, наготове держал. Я счастлив, что с этим народом И мне довелося пройти Его непростые дороги, Борьбы и страданий пути. * * * В проем дверей вписавшись плотно, Они по комнатам пойдут. Дверные тяжкие полотна Без чувств пред ними упадут. Ищу я угол неприступный, Хоть знаю, что спасенья нет. От их шагов, как гравий крупный, Хрустит размеренно паркет. У них с дороги домочадцы Слетают грудами тряпья. Секунды все безумней мчатся, Но только гибель вижу я. Я хорохорился когда-то, Отстаивал свои права, - Так вот теперь идет расплата За безрассудные слова. Зачем мне это было надо?! О, как я был безмерно глуп! Они ведь не дают пощады, Им нужен мой холодный труп. Они ведь жалости не знают, Запомнив сызмальства навек: Любой, кто им не помогает - Никчемный, подлый человек. * * *
Я ваших слов не стану слушать, Словам я веры не даю, Слова стараются разрушить Решимость твердую мою. Едва прислушаешься к слову - Абсурдом кажется приказ, А вся житейская основа - Набором бестолковых фраз. Постыдной станет жажда крови, Сомнительным - бесспорный суд, И грозно сдвинутые брови, Как лифты, кверху поползут. Как у сердитого ребенка, Рот приоткроется слегка, И губ иссохшую клеенку Изучит слизень языка. Иссохнет глотки свод стрельчатый, И потревоженный кадык, Забегав мышью красноватой, Забьется вновь под воротник. И напоследок сократятся, Как дохнущие пауки, И тупо книзу обратятся, И разожмутся кулаки. Но резко я одерну китель, Обиду вовремя пойму: Я, грозной силы представитель, Теперь не страшен никому. И разом я осилю слово, И задрожу от жажды мстить, Ведь унижения такого Обидчику нельзя простить. * * * Держа в руке футляр от контрабаса, Другую сунув за борт пиджака, Иду на площадь, где людская масса Скопляется, чтоб слушать вожака. На русский трон уверенно нацелясь, Рычит вожак, правительство кляня, Но у него отвиснет сразу челюсть, Как только он посмотрит на меня. И я прочту во взгляде помертвелом, Что он под тонкой тканью пиджака Вдруг различил тяжелый парабеллум, К которому просунулась рука. Он отшатнется и протянет руку И завопит: <Держи, а то уйдет!>, В моем футляре разглядев базуку, А может быть, станковый пулемет. Сограждане, в тревоге озираясь, Заметят вскоре мой нелепый вид И на меня набросятся, стараясь, Чтоб не успел сработать динамит, Чтоб не включилась адская машинка, Чтоб не успел я вынуть пулемет, - И треснет череп под пинком ботинка, И из него сознанье уплывет. Я не узнаю, как остервенело Меня топтала братская стопа, И лишь почуяв, что безвольно тело, Притихнет и расступится толпа. Тряпичная бесформенная масса Предстанет на площадке круговой, И забелеют щепки контрабаса В крови, размазанной по мостовой. И взгляды все скрестятся беспричинно - В тиши такой, где только стук в висках, - На вылезшей из задранной штанины Полоске кожи в темных волосках. |