* * * Не собираюсь быть спокойным И ставлю то себе в заслугу. Друг друга хоть совсем сожрите, Но моего оставьте друга. Ваш ум, что чужд любой приязни, Всё разъедающий, как щелочь, На то лишь годен, чтобы в каждом Под стать себе увидеть сволочь. И хоть убоги ваши чувства, А ум бессилен, словно евнух, Вы друга моего клеймите В сужденьях лицемерно-гневных. Он себялюбец, вы кричите, Который занят лишь собою, - А вы привлечь его хотите Пустою вашей похвальбою? Он ядовит? Я соглашаюсь: Вас раскусить однажды надо - И навсегда и смех и слезы Приобретают привкус яда. Он жаден? Видно, те не жадны, Что пропивают, портят, дарят, Что лишь берут, а для возврата Палец о палец не ударят. Да, он богат, - как те богаты, Кто получает по работе И кто чужого не присвоит, А вы лишь этим и живете. Самих себя не разумея, Вы судите чужие свойства, Чем просто мирно гнить в болоте Дурацкого самодовольства. * * * С дыханием сдавленно-шумным Вы машисто ставите ноги, В порыве всеобщем бездумном Спеша по житейской дороге. В любую минуту осталось Вам только два шага до цели, Но тяжко назрела усталость В душе и расшатанном теле. С улыбкой и скрипом зубовным Ее не пуская наружу, Споткнетесь на спуске неровном И с руганью рухнете в лужу. Усталость разрушит плотину И хлынет каналами плоти; Подломятся руки - и в тину, Привстав, вы опять упадете. Вас влага в объятия примет, Лаская усталые члены, И скоро вас воля покинет К восстанью из нежного плена. Пусть пялится с хохотом жадно Зевак безголовых ватага, Не зная, как нежно-прохладна Густая нечистая влага. Забыв честолюбья законы, Вы примете лужу всецело, Расслабив под слизью зеленой Корягоподобное тело, Сомнения все отметая, Приволья ничем не тревожа, И пусть головастиков стая Прохладою веет на кожу. В вонючих ворочаясь водах, Неведомый вам от рожденья Великий познаете отдых, Безмерное освобожденье. * * * Горят все лампы, - свет, однако, Нам зренье орошает скупо, И кажется: над блеском лака Расселись за столами трупы. Под шум безжизненный доклада Глаза предсмертно-отрешенны, И, как на кладбище цикады, Стрекочут лампы монотонно. Не скроют общества бессвязность И нашу мертвую отдельность Ни слов кладбищенская праздность, Ни смеха трупная поддельность. Своей непостижимой власти Нас подчинив, разъединенных, Знак смерти ставит безучастье На лицах изжелта-зеленых. А некто, мертвый, как и все мы, Мертвя слова и обороты, Твердит про актуальность темы Им защищаемой работы. * * * Я привстаю от боли на диване - И тень мне издевательски кивает. В лице моем, как бы в открытой ванне, Жизнь, как вода, приметно убывает. Как стенки из-под влаги уходящей, Под пленкой пота проступают скулы. Средь комнатной недвижности мертвящей Сиделок тени ходят, как акулы. Что в этот час меня ни окружало б - Я внешнего уже не постигаю, Один, как все, но без обычных жалоб В пустыне боли тяжело шагая. Страх не поможет моему неверью, Мне сладость утешений надоела. Защемленное болью, словно дверью, Осталось мне одно больное тело. И я молчу, на помощь не зову я, До веры ни унижусь даже ныне. Так душу я возделывал живую, А пригодилась мне одна гордыня. * * * Кто скажет, куда я еду В шипящих душных песках? Одни барабаны бреда Рокочут в моих висках. Хромает мой конь устало И пекло стянуло лоб, И пляшут соли кристаллы, Сцепляясь в калейдоскоп. Меняются их узоры Под ритм, гремящий в мозгу. Все реки, леса и горы Давно достались песку. Судьбы громыхает сито, И счастье застряло в нем. Пространство мое покрыто Одним сыпучим песком. И только кристаллов звенья, Сцепляясь, блещут мертво, И едкая соль презренья Осталась взамен всего. |