ВПЕЧАТЛИТЕЛЬНЫЙ КУЗЬМА (басня) «Какая поэзия, - сказал Иван Филиппович тараканьим голосом. - Жрать надо... Не только поэзия, я, уважаемый товарищ, чёрт знает на что могу пойти... Поэзия...». М. Зощенко, рассказ «Крестьянский самородок». Поэт Кузьма Беднов на раскладушке Лежал и размышлял в один из дней: «У всех поэтов есть свои кормушки И связи средь влиятельных людей. Ах, как бы к тем кормушкам подобраться И наравне со всеми обжираться И премии за книжки получать? Ну, как туда пролезть, япона мать? А если мне фамилию сменить И не Бедновым вовсе быть, А, скажем, стать Алмазовым Кузьмою Или Кузьмою Звёздным?! Эх, не скрою, Стать знаменитым хочется порою...». Беднов открыл газету, пролистал И с раскладушки вдруг своей упал, Наткнувшись на заметку Про некую смазливую нимфетку, Которой за стишки её на днях Вручили премию - да в баксах, не в рублях - Пятнадцать тысяч долларов вручили! Беднов взревел, как будто соус «чили» Без ничего отправил внутрь себя, И, носом яростно трубя, На кухню побежал в своей квартире, Там нож достал и сделал харакири. И вот лежит он, дрыгая ногами, Известный крайне слабыми стихами, А более, пока, увы, ничем... Но что он доказал? Кому? Зачем? Мораль: Нет справедливости в подлунном этом мире, И это ясно всем, как дважды два - четыре, Но разве это повод к харакири Или к сэппуку? Сию науку Запомни друг, и сочиняй, как прежде, В надежде, Что и тебе однажды премию дадут. В спокойствии верши свой труд И не завидуй, если можешь, никому. Не спрашивай, как так и почему. Ты вспомни-ка несчастного Кузьму, Что с диким воплем улетел от нас во тьму - Затем, что начитался он газет... Беднов был слишком впечатлительный поэт. ПРО ГЛУПОНА РИФМУШКИНА Глупон Рифмушкин всюду тискает стихи – Они неискренни и попросту плохи; Откроешь книгу иль другую – всюду он, Бездарно серый, скучно-правильный Глупон. В его стишках, увы, не встретишь никогда Богатства мыслей, волшебства; но без стыда Рифмушкин пошлости назойливо твердит, Ревёт ослом о том, что у него болит. Я – слишком мягкий человек, и потому, Глупона встретив, не скажу о сём ему, Однако томик маньеристов предложу: Вот где поэзия – понятно и ежу. Ко мне Ветраны и Красавы подбегут, И с удовольствием автограф мой возьмут, И увлекут меня туда, где пир горой; Стоит Рифмушкин онемелый – что ж, постой, Да поучися у Ветран и у Красав: Девчонки эти, несмотря на лёгкий нрав, Всегда прекрасно понимают, где талант, А где бездарности фальшивый бриллиант. Да, поучися! И внимательно читай Том маньеристов; конспектируй, изучай, - Вот где Поэзии сияет торжество! Вот где изящество, огонь и волшебство! Пологий лоб твой пусть наполнит оптимизм, Ты проповедуй куртуазный маньеризм, Но лучше сам ты не пиши стихов вовек, И скажут все: «Какой прекрасный человек!». ПРОДАВЩИЦА СМЕХА
Она продавала мешочки со смехом В пустом переходе метро… С концерта я шёл, опьянённый успехом, Хотелось мне делать добро! Она показалась мне милой безмерно, Товар её – жутко смешным… Приблизился к ней с грациозностью серны, Спешащей за кормом своим. С присущим мне шиком, с особым талантом Я всё у ней разом скупил! Надел ей на палец кольцо с бриллиантом, Но жест мой её не смутил. В молчанье великом жуя свою жвачку, - (Как будто брильянт – пустячок), - Упрятала сотенных толстую пачку В студенческий свой рюкзачок, Взяла меня под руку; из перехода На свет мы шагнули вдвоём, И голос её прозвучал с небосвода: «Ну что, мы куда-то пойдём?». И нас закружило, и нас завертело По всем дискотекам Москвы… Но, хоть я отплясывал лихо и смело, Она говорила мне «Вы». Мы приняли «экстази», мы забалдели, Козлом я вообще заскакал! С ней между зеркальных шаров мы летели – Что ж я ей роднее не стал? Кружило-вертело, вертело-кружило, А где-то под утро уже Она подвела ко мне парня-дебила Под гримом густым, в неглиже. «Ой, кто это?» – искренне я испугался. В ответ прозвучало: «Бойфренд». Дебил ухмылялся, дебил возвышался, Как страсти чужой монумент. Увёл я её из орущего зала, Стал на ухо что-то кричать. Она танцевала и тоже кричала, Кричала: «О чём вы, а, дядь?» «Что общего, детка, меж ним и тобою?» – Её вопрошал вновь и вновь. Она улыбнулась, тряхнув головою, И просто сказала: «Любовь…» …Я ехал в такси, оглушён неуспехом, обжёгшийся делать добро. Опять продавать ей мешочки со смехом В пустом переходе метро. А жаль. Было в девушке что-то такое, Что я осознать не успел… Есть в девушках прочих, конечно, другое, Но я это «что-то» хотел! Так смейтесь, мешочки, как раньше смеялись, Напомнив мне через года, Что с ней мы расстались, мы с нею расстались, Расстались уже навсегда! И мне никогда не узнать, что с ней сталось, И массу подобных вещей: Как в том переходе она оказалась И как её звали вообще? |
