1996 159. Ты телом и душой чиста... Ты телом и душой чиста, Сродни мадоннам Леонардо, И чистые твои уста Влекут из чистого азарта. С огнем напрасно ты шалишь Из чистой лишь любви к искусству, Ведь я подвержен чисто лишь Неплатоническому чувству. Ты ищешь близости огня Из чистого лишь любопытства, Не представляя, как в меня Вселяется нечистый быстро. Он власть во мне берет, кипя Нечистым рвением путчиста. О нем познанья у тебя Теоретические чисто. Твоя свершает чистота Чистейший акт самосожженья Из чистого, как взгляд крота, Отсутствия соображенья. Не жить, поверь мне, нам двоим Единством чистых убеждений. Я другом стать стремлюсь твоим Из чисто грязных побуждений. 1998 160. Диалектика статуса Храбр я отнюдь не отсутствием страха, Я не бесстрашен, но истинно храбр Именно тем, что в предчувствии краха Все же проследовал в амфитеатр, в тот Колизей, чья арена залита Кровью былых гладиаторов тех, Что вновь пришедшими были убиты В схватках за царствие ваших утех. Вот я с мечом выхожу на арену; Нынешний царь предо мною стоит, как Менелай, чью похитить Елену Взявший мой облик Парис норовит. Пусть завладею я вами как призом, Пусть Менелаем вновь станет Парис, Пасть чтоб в сражении с новым Парисом, Где вы лишь палец направите вниз. 1993 161. ДАМА С СОБАЧКОЙ (Александру Т.) Ты спросишь, где шлялся? Хороший вопрос. Отвечу: я виделся с некоей леди. В студеную зимнюю пору, в мороз, Пошел к ней, прочтя объявленье в газете. Не то ты подумала явно, Наташ. Поверь мне, ужасная выдалась ночка. А к леди ходил я, ротвейлер чтоб наш Ее бультерьерихе сделал сыночка. А ты бультерьеров видала хоть раз? Они оставляют при мненьи двояком. Наводит и общий их вид, и окрас На мысль о романе меж крысой и хряком. Ну, словом, понятно, что нашего пса Судить нам с тобою не следует строго За то, что он сразу включил тормоза, Узревши такую красотку с порога. Наш храбрый ротвейлер, могучий наш Грей, Имевший в активе всех шавок округи, На шкаф, взвыв от ужаса, вспрыгнул скорей, Откуда поскуливать начал в испуге. – Стыдись, Грей, стыдись! – упрекнул я его. – Плохой пес, плохой!.. Нет, я все понимаю, Однако же, бизнес превыше всего, Ты должен, Грей, ну же! Ты сможешь, я знаю... Внизу, встав на задние лапки, на пса Кокетливо-алчно смотрела невеста – Призывно водя язычком, как гюрза, С трудом усмиряясь командою “Место!”. Я пса понимал. Я бы сам заскулил В связи с перспективой такого амура, Но бизнес есть бизнес. Я водки налил, Взглянув на хозяйку задумчиво-хмуро. Забавно-загадочным образом та Была со своею любимицей схожа – Такие же глазки и линия рта, И даже окраса подобного кожа. И, полного штиля в штанах не тая, Я рявкнул с напором сотрудника СМЕРША: – Смотри же, трусишка, и делай как я!.. – И на пол свою повалил бультерьершу. Так пса вдохновлять стал на подвиг и труд я личным примером, чреватым мозолью, И вскоре, подумав "и ты, дескать, Брут!", Пристроился Грей за своею Ассолью. Как сделать такое мы с Греем смогли, Не выразит слог никакого Эзопа. И все ж, победив предрассудки свои, Примерно к утру мы управились оба. Превратности бизнеса просто, Наташ. Включая и риск пристраститься к спиртному. Но есть тут и плюсы – взгляни-ка на наш Большой гонорар по тарифу двойному!.. 2001 162. СКРОМНОСТЬ ЛЕПТЫ Русский лес был красив, как в цветных иллюстрациях к сказке; В небесах стрекотал то наш "Юнкерс", то сокол-сапсан. В униформе Эс-Эс, в сапогах и в приплюснутой каске Я прочесывал "шмайссером" лес на предмет партизан. Шелестели дубы. Грациозно качалась березка. Загнивал партизаном не съеденный гриб-боровик. Успокоился дятел, схватив сотрясение мозга. Тарахтел где-то кляйн – как по-русски его? – грузовик. "Ненавижу войну. И еще партизан ненавижу! – Прошептал я и длинную очередь дал по тайге. – Что мне в этой войне? Я обрел гонорею и грыжу, Да геройски был в задницу ранен на Курской дуге..." Размышленья прервали какие-то новые звуки. Кто-то шел через чащу, сметая кусты на пути. "Вероятно, медведь", – рассудил я уж было в испуге, Но то был не медведь, а девчоночка лет двадцати. "Миловидна. Не то, что брунгильды берлинские наши. И, похоже, мужчины не знала еще никогда, – плотоядно решил я, сам женщин давненько не знавши, – Что ж, раз так, то легко поправима такая беда..." – Хенде хох, – произнес я приветливым, ласковым тоном, Презирая себя за затасканный малость пролог. Лорелея уставилась взглядом железобетонным, Что в вину в обстоятельствах данных вменять я не мог. Блеск славянских очей отливал сверхъестественной синью; Выраженье же их с тою синью являло контраст. "Да, – подумал я с грустью, – придется прибегнуть к насилью. Добровольно мне эта малютка, пожалуй, не даст..." – Партизанен? – спросил я девчонку, нахмурившись строго, И на русском, что знал из допросов с работой в связи, сообщил ей: – Я, фройляйн, сейчас полюбить вас немного... – Деформировав наше тевтонское "их либе зи". Отобрав у дикарки большую бутыль самогона, Каковую она партизанам, должно быть, несла, Я глоток совершил грамм на двести, рыгнул беспардонно И осклабился, как воплощенье вселенского зла. – Подавись же, козел! – рассмеялась презрительно дева, На арийский мой лоб налагая славянский плевок. Я заехал прикладом ей в личико в приступе гнева; Фройляйн пала без чувств, и я в чащу ее поволок. – Ненавижу войну, – бормотал я в слезах, одержимо избавляясь от "шмайссера" и от тугого ремня, – До чего же нацистского я не приемлю режима! Наш майн-фюрер скотина и сделал скотиной меня..." Разобравшись с девчонкой, за что не грозил мне Освенцим, Я в раздумиях мрачных продолжил по лесу бродить, Укрепивши средь русских ту самую ненависть к немцам, Что в итоге позволила им наш фашизм победить. |