Это было за оградой сквера
У дверей салона красоты:
Там припарковался джип «паджеро»
Посреди столичной суеты.
Так случилось,
Что хозяин джипа,
Колесом забравшись на бордюр,
В тот салон заехал, чтобы типа
На ногах поправить педикюр.
У него на шее красовалась
Цепочка с гимнастом на кресте,
И ему не часто удавалось
Думать о красе своих ногтей.
А в салоне том работал мастер
Серебристой пилочкой в тиши.
Он, как Чехов думал, что отчасти
Ногти – это зеркало души.
И когда пред ним хозяин джипа
Обнажил все ногти догола,
Боль, как будто острая аджика,
Мастеру всю душу обожгла,
Потому что он одним моментом,
Прикусив от ужаса губу,
Прочитать смог по ногтям клиента
Всю его нелегкую судьбу.
Он увидел, сколько много крови,
Пролитой в убийствах и грехах,
Отразилось в роговом покрове
Пальцев на мозолистых ногах.
И тогда он пилочкой волшебной
Чистить ногти стал от шелухи,
Чтобы у хозяина «паджеро»
Снять с души все тяжкие грехи.
И почистив ногти все до скрипа,
И тяжелый камень сбросив с плеч,
Он услышал, как хозяин джипа
Произнес ему такую речь:
Ты хороший мастер педикюра,
Ты в натуре просто молодец!
Наплевать мне, что ты педик, Юра,
Для меня ты, как святой отец!
Потому за свет в душе и веру,
Ту, которой снова я горю,
Я дарю тебе свою «паджеру»,
Да и дачу в Жуковке дарю!
Он сказал и крупную купюру,
Из кармана вынув, показал.
А счастливый мастер педикюра
Все не верил собственным глазам,
Потому что в этот вечер душный,
Соблюдя достоинство и честь,
Он облагородил чью-то душу,
Сохранив ее такой, как есть.
Не старайтесь тут найти морали,
Никакой морали нету тут.
Просто те, кто душу не марали,
В этой песне смысла не поймут.
Когда овца ведет себя по-свински,
Ей не нужны духовные корма.
Вот взять, к примеру, Монику Левински –
Овцу с Капитолийского холма.
Когда б в душе я не был гипертоник,
Имел бы ровный, регулярный стул,
То я давно бы всех Левинских Моник
В гармонику трехрядную свернул.
Лахудра, похотливая скотина,
Ничтожество, а вот в один момент
И грязью человека окатила,
И вызвала в народе импичмент.
В ту злую ночь за чашкой чая «липтон»
Сидел в их Белом доме не спеша
Американский парень Билли Клинтон –
Саксофонист и добрая душа.
Горел камин в Овальном кабинете,
Стена играла отблеском огней,
Но даже тени мыслей о минете
Не допускали в плоскости своей.
И он трубил себе на саксофоне,
Закрыв от удовольствия глаза,
И чистый отзвук девственных симфоний
В ночные уносился небеса.
И в тот момент, когда звездой холодной
Вдруг озарилась часть его лица,
Инкогнито змеею подколодной
Вползла она – позорная овца.
Сорвав покровы музыки душевной,
И осквернив собою Белый дом,
Она заткнула дудочке волшебной
Духовный мир своим порочным ртом.
А перед тем промолвила: «Не пейте
Из лунной чаши неба глубину.
Давайте лучше я на вашей флейте
Сыграю вам мелодию одну»,
И, предвкушая в этой ночи зыбкой,
Какой предпримет дело оборот,
Она с ехидной, подленькой улыбкой
Взяла мундштук от саксофона в рот.
И запыхтела, оголивши груди,
Как рыболов над спиннингом в пруду…
Мужчины беззащитны, ведь, по сути,
Когда у них духовный мир крадут.
Мы все когда-то были в роли Билла:
От жалкого глупца до мудреца,
Ведь каждого из нас не раз губила
Безмозглое животное – овца!
Мрачный киллер Василий Приблуда
Шел по улице в черном плаще.
На душе его было паскудно
От работы своей и вообще.
Под плащом вместе с пачкою "Кента"
И визиткой Турсуна-заде
Было спрятано фото клиента
И оружие марки ТТ.
Снег лежал, словно след от кефира
В недомытом стакане на дне.
Весь аванс за заказ на банкира
Был потрачен на шубу жене.
И к тому же Сереге Монголу
Занести надо было должок,
Да еще в музыкальную школу,
Где пиликал на скрипке сынок.
У него в этих хлопотах сраных
Как-то было все не по уму.
Он давно не сидел в ресторанах,
А питался в столовых "Му-Му".
И когда он ронял чьи-то снимки,
Из штанов выгребая рубли,
Проститутки из города Химки
Издевались над ним, как могли.
И от смеха ни разу не дрогнув,
Говорили они всякий раз:
"Вы, наверное, бедный фотограф?
Так снимите по соточке нас!"
Было все ему делать отвратно,
Но отвратней всего сознавать,
Что работал он как бы бесплатно
И бесплатно ходил убивать.
В жизни явно ему не фартило,
Не мигал ему счастья маяк.
Получалось, что как Чикатило,
Он не киллер, а просто маньяк,
Что в стране этой в зной или в стужу,
Где ему суждено выживать,
Даже самую жалкую душу
Невозможно за деньги продать.
А ведь не был всю жизнь он Иудой,
А ведь был кандидат в мастера,
И спортсменки в постели с Приблудой
При оргазмах кричали "ура!"
И портвейн разливался рекою,
И хотелось весь мир обнимать,
И вообще было время другое…
Эх, да что там теперь вспоминать!
Вот с такой невеселою думой
Хмурым утром, в назначенный час,
Шел Василий смурной и угрюмый
Выполнять свой преступный заказ.
Он вошел в подворотню спокойно,
Постоял, оглянулся окрест,
И, вогнав три патрона в обойму,
Просочился в закрытый подъезд.
А из тридцать девятой квартиры,
Совершенно не чувствуя страх,
Вышли: телохранитель банкира
И банкир Леонид Трахтенбах.
Он, понятно, был крут и удачлив,
С теннисистами в карты играл,
Разводил себе зелень на даче
И имел уставной капитал,
Что ему позволяло, как птице,
За границу летать через день,
Заниматься раскруткой певицы
Из салона одежды "Шагрень"
И вообще - жить на благо отчизне
С беззаботной душою святой
И не думать о бренности жизни,
Занимаясь ее суетой.
Освежаясь с утра пивом "Миллер"
Выходить из квартиры своей…
- Виктор, глянь, не стоит ли там киллер?
Не могу разглядеть, хоть убей!
Бугаина по имени Виктор,
Глянув в лестничный, темный пролет,
Произнес с выраженьем, как диктор:
- Да как будто стоит, идиот!
- Вот, сейчас он перчатки наденет
И глаза ощетинит, как зверь…
Так вот, Виктор, а все из-за денег,
Вся херня из-за денег, поверь…
Тут разумное, вечное сеешь,
А тебя вот берут на прицел…
- Точно так, Леонид Моисеич,
Хоть бы совесть он, что ли, имел!
Скольких киллеров вы повидали,
Каждый думал, что самый крутой.
Только все они в ящик сыграли,
А вы тут, потому как святой!
Хоть в мозгах бы извилиной вник-то,
Что ведь зла мы ему не хотим…
- Знаешь что, не ругай его, Виктор,
Не суди и не будешь судим!
Он на этих словах обернулся,
Словно подал Приблуде сигнал.
Киллер выстрелил и… промахнулся,
Снова выстрелил и… не попал.
Так вот пасмурным утречком ранним,
Говоря о добре и деньгах,
Выходил из подъезда охранник
И банкир Леонид Трахтенбах.
А в подъезде под действием чуда
У распахнутых настежь дверей
Плакал киллер Василий Приблуда
О нелегкой судьбине своей.
