Кто выпил двадцать грамм всего,

Уже не полноправный житель –

Любой сержант уже его

Готов отправить в вытрезвитель.

Сержант не любит алкоголь

И тех, кто падок до спиртного,

И каждый дать ему изволь

Без пререканий отступного.

Его не могут запугать

Убийцы, жулики и воры,

И, значит, вправе налагать

На нас он разные поборы.

В него ведь может всякий псих

Вонзить заточку между делом.

Всех обитателей земных

Он заслоняет статным телом.

И если бедно кто живет,

Дойдя уже почти до точки –

Сержанту может он живот

Проткнуть при помощи заточки.

Сержант при этом зашипит,

Вихляясь, на асфальт осядет,

Но вскоре примет прежний вид,

Дыру заклеит и загладит.

Надует вновь его майор

Обычным бытовым насосом,

И снова, как до этих пор,

Сержант становится колоссом.

И под майоровым толчком

Он вновь плывет на шум эпохи,

И вновь по стеночке, бочком

Его обходят выпивохи.

Реклама нас давно нервирует,

Поскольку учит только худу.

Она нас медленно зомбирует,

Как заклинатель культа вуду.

Свои дурацкие задания

Она вбивает нам в сознанье.

Она зовет лишь к обладанию

И презирает созиданье.

Мы больше жизнью не пленяемся

Без жвачки, пива и прокладок;

Весь день по торжищам слоняемся,

Хотя дела пришли в упадок.

Ведь наплевать рекламодателям,

Которые к наживе рвутся,

На то, что деньги покупателям

Немалой кровью достаются.

Иной сжует “Дирол” и “Стиморол”,

Потом пивка еще накатит,

А завтра у него, родимого,

На хлебушек и то не хватит.

И всё ж – следите за рекламою!

Учтите, что у нас в России

Пока болезненная самая

И чахлая буржуазия.

Но если потекут деньжонки ей

За всё, что нам она предложит,

Тогда она на ножки тонкие

В конце концов подняться сможет.

Малютка скоро станет крепкою,

Прожорливою, словно свинка,

И мы порадуемся – с кепкою

Сшибая мелочь возле рынка.

Пусть жизнь нас до смерти затюкает –

Для нас сие отнюдь не драма.

Ведь перед смертью нас баюкает

Сладчайшим голосом реклама.

Я тяжко в жизни потрудился,

Но вот ведь странная оказия:

Я лишь богаче становился,

Бросая это безобразие.

Избыток рвения тупого

Мешает деньги заколачивать.

Буржуй всегда отыщет повод

Твою работу не оплачивать.

Лежишь в тиши родимых комнат

И скорбно думаешь – угасну, мол,

Ан тут-то про тебя и вспомнят

Все те, кто тянется к прекрасному.

И сразу денежки поступят,

Не заработанные ранее.

Платить за труд буржуй не любит,

Зато он щедр на подаяния.

И коль у нас такая участь,

И коль уж так буржуй устроен,

То надо, совестью не мучась,

Всё брать, а требовать и втрое.

Сопя, стыдить его: “Мошенник,

Ну что ж ты мне так мало плотишь?”

Трудом же не сколотишь денег,

А только в гроб себя вколотишь.

Эту песню мы знали с мальчишеских лет,

Но не знали, чем кончилось дело,

А конек вороной покачал головой

И лягнул неподвижное тело.

Он сказал: “Мне давно надоела она,

Комсомольская нищая банда.

Я не к ним, соплякам, – я уйду к белякам,

Ведь, я слышал, их кормит Антанта.

Революция мне посулила овса,

Но покуда я только худею.

Если нету сенца у меня, жеребца,

То плевать я хотел на идею”.

И конек вороной прискакал к белякам,

Но чуть сунул он морду в кормушку,

Как его увели, как его запрягли,

Чтоб возил он огромную пушку.

Ведь не любит предателей в мире никто,

Да и я эту шваль ненавижу.

Отработал конек свой походный паек,

Заработал тяжелую грыжу.

И теперь в эмиграции этот конек

Весь согнулся под гнетом позора,

В городишке одном возит бочку с говном

И не видит степного простора.

Мораль-припев:

Коль взялся делать революцию,

То все невзгоды ты терпи,

Тогда тебе поставят памятник

В родной украинской степи.

А коль важнее революции

Тебе поддать и закусить,

То так и будешь до могилы ты

Дерьмо хозяйское возить.