Разливаются песни над морем,

И глупы эти песни настолько,

Что желудок мой раньше сжимался,

Словно рвотную пил я настойку.

Это пенье был вынужден слушать

Я практически круглые сутки,

И естественно, что в результате

Я слегка изменился в рассудке.

Я стараюсь иметь на кассете

Каждый шлягер явившийся свежий

И мурлычу под нос постоянно

Песни сладкие южных прибрежий.

Пусть меня от них раньше тошнило,

Но теперь-то уже всё в порядке.

Нынче даже сладчайшие песни

Для меня недостаточно сладки.

Стал я бодрым, живым, энергичным,

С металлическим блеском во взоре.

Это сделали сладкие песни,

Что звучат постоянно на море.

Стал мой голос уверенно-громок,

Обзавелся я властной повадкой.

Канул в прошлое робкий писака,

Все слова говоривший с оглядкой.

Там же скрылись все мрачные мысли,

Да и прочие там же исчезли,

И я слушаю сладкие песни,

Сидя в легком пластмассовом кресле.

Беспокоиться не о чем в жизни –

Если что-то тебя беспокоит,

Щелкни пальцами официанту,

И он всё в лучшем виде устроит.

В крестец ударивший прострел

Нарушил ход рутинных дел.

Похоже, сильно осмелел

Исконный враг людского рода.

Объединились неспроста

Бессмысленная суета,

И в перспективе – нищета,

И эта мерзкая погода.

Но дробной поступью калек

Пускаюсь я в рутинный бег,

А в морду бьет колючий снег,

За суетливость наказуя.

Я бормочу под нос себе:

“Вот так находишь вкус в ходьбе”,

А если кто толкнет в толпе,

То губы в бешенстве грызу я.

Да, боль пройдет когда-нибудь,

Житейский облегчится путь,

Но я уже успел смекнуть,

Что боль всегда не прочь вернуться.

Я в жизни лишь одно могу:

Быть осторожней на бегу

И не забыть, как мне в дугу

От всех толчков случалось гнуться.

Чем развлекаются джентльмены,

Коль выпадает день худой?

Да уж не бабами, конечно,

А выпивкою и едой.

Они жуют неторопливо,

Блаженно глядя на закат,

И попивают потихоньку

Благоухающий мускат.

Когда же в голове джентльмена

Вино произведет сумбур,

Откинувшись на спинку кресла,

Он начинает перекур.

От табака перерастает

Сумбур в полнейший разнобой,

И вежливо джентльмен заводит

Беседу вслух с самим собой.

И если ходом разговора

Джентльмен не удовлетворен,

То, даже чуть разволновавшись,

Учтивость соблюдает он.

И он учтивостью ответной

И пониманием согрет.

Так мало в людях этих качеств,

А иногда и вовсе нет.

Посталкогольные психозы

Мне несказанно надоели.

Мерещится такая пакость,

Что прям глаза бы не глядели.

Ума не приложу, что делать,

Какое тут придумать средство.

Зачем так быстро ты промчалось,

Мое безводочное детство?

Поскольку дети не бухают –

Им это мамы запрещают, –

То жизнь их зависти достойна:

Психозы их не посещают.

Но дети постоянно хнычут

И своего не ценят счастья.

Гляжу на них – и временами

Не в силах в бешенство не впасть я.

О чем вы хнычете, мерзавцы?

Еще вы горя не видали,

А там наступит время пьянства –

И всё, и поминай как звали.

От пьянства никуда не деться,

Коль ты самец и ходишь в брюках,

И растворится ваша личность

В бреду, в скандалах, в жутких глюках.

Так наслаждайтесь счастьем жизни,

Срывайте в детстве жизни розы!

Вам хныкать не о чем, покуда

У вас не начались психозы.

За полсотни зеленых хотел обмануть меня друг,

Перед ним я, видать, не имею весомых заслуг,

Раз полсотни зеленых иль тысяча триста рублей

Оказались весомей сомнительной дружбы моей.

Да, чего в наше время за деньги нельзя предпринять!

Одного я хотел бы – маленько расценки поднять.

Или дружба поэта – товарец настолько гнилой,

Что сбывать ее надобно с рук поскорее долой?

Ну а ежели вдуматься – правильно друг поступил,

Что мог взять он с писаки помимо бумаг и чернил?

Глядь – а тут пятьдесят полновесных заморских монет!

Для каких-то сомнений и почвы тут, собственно, нет.

Так прощай же, дружище! Ты был, разумеется, прав,

Но такой у меня, подозрительный, пакостный нрав,

Что подобных друзей, воспитавших в себе правоту,

Я стараюсь, как видишь, всегда обходить за версту.