Раздвоился морской окоем,

И под легким дыханием бриза

Над иссохшим хрустящим быльем

Духоты колыхается риза.

И опять я впаду в забытье

Под напев набегающий нежный:

Незнакомка, то платье твое

Заалело в дали побережной.

Ты не видишь меня – я стою

Над слоистым скалистым откосом,

Но проходишь – и душу мою

Посылаешь ты ввысь альбатросом.

Ты за преданность щедро воздашь –

Даже волны умильны и кротки,

Даже ветер, как преданный паж,

Примеряется к легкой походке.

И меня твоя милость нашла:

Хоть об этом ты знаешь едва ли,

Но душе ты даруешь крыла

Беспредельной блаженной печали.

С высоты я слежу за тобой,

Над волнами невидимо рея.

Ветер крепнет. Вздыхает прибой

Чаще, глуше, плотнее, грознее.

Я лечу среди чудных миров,

Растворившись в мужающем ветре,

Слыша ковку сверкающих строф

В волновом торжествующем метре.

Я ловко делал наше дело,

И вот признать в итоге надо:

За все разумные пределы

Распространилась клоунада.

Закладывал любую малость

Я в основание успеха,

Зато из сердца подевалось

Куда-то всё, помимо смеха.

Порой скрипач играет скерцо,

Но сердце плачет под камзолом;

Порой – смеющееся сердце

Не стоит называть веселым.

Почти достроен дом почета,

Веселым будет новоселье:

Постройка разорила мота,

А нищета – залог веселья.

В кудрях твоих – ночь степная

И запахи разнотравья,

А в карих глазах – вся кротость

Крестьянского православья.

Мечтаю я стать малюткой –

Цикадой, в ночи звенящей,

И в черных кудрях исчезнуть,

В благоуханной чаще.

Хочу, чтобы ты уснула

Под царственным небосклоном,

Сквозь ночь несомая нежно

Моим шелковистым звоном.

Не больше четверти часа

Заказа я ожидал.

Когда нам подали мясо,

К глазам я поднял бокал.

На вас я, не двинув бровью,

Глядел сквозь его стекло,

И вы сочли, что любовью

Глаза мне заволокло.

А мясо сочилось кровью,

Животный голод дразня…

Шутя справлялась с любовью

Та мощь, что вошла в меня.

Ничто перед этой силой

Любовь, и зло, и добро.

Говядина и текила

Наполнили мне нутро.

И, скрытому жару вровень,

Который горел во мне,

Разымчивый жар жаровен

Меня обтекал извне.

Я видел из заведенья

Мерцанье сухих степей,

И в прах опадали звенья

Любых любовных цепей.

Вставал угрюмым фантазмом

Степной безграничный Юг,

И трель гитарная спазмом

Мне горло сжимала вдруг.

Я знал, что снаружи – вьюга,

Но видел сквозь пряный дым,

Как гаучо скачет к югу

И пыль клубится за ним.

Когда текила допита,

Смешны слова невпопад.

Тогда рокочут копыта

Текучих, как тучи, стад.

Стада рокочут, как реки,

Как камни, катятся в топь,

И в лад ладони на деке

Выводят глухую дробь.

Мы мчались в чреве машины

Сквозь снег, пролетавший вкось;

Видение Аргентины

Со мною вместе неслось.

Вы думали: “Милый ужин,

Не стоит парня терзать”,

А мне хоть кто-то был нужен,

Чтоб всё ему рассказать.

Вот приплюснутый старый город, шаткий мост через реку Квай,

Где воркуют тугие струи у мохнатых ослизлых свай.

Отдаю я гребцу монету и на лодке туда плыву,

Где летучий город из джонок колыхается на плаву.

Как игольчатый панцирь – джонки на упругом теле реки,

Паруса – как драконьи крылья или яркие плавники;

Мачт скрещения повторяют ритм, который прибоем дан:

Здесь с приливом сплавилось устье и оно уже – океан.

Океан чудовищной каплей в равновесье хрупком набряк;

Подтопили пространство воды – хорошо, что я не моряк!

Громоздятся беззвучно тучи над замкнувшей простор дугой.

На литом щите океана опочил Великий Покой.

Подплываем к джонке, чей парус – словно ласточкино крыло,

И опять владелица джонки улыбается мне светло,

В волосах костяные гребни поправляет узкой рукой.

На устах у нее улыбка, а в глазах – Великий Покой.

Сладко видеть приготовленья, сладко видеть вспышку огня,

Сладко то, что она раскурит трубку медную для меня.

И опять размывает опий этот мир неподвижных форм,

И я вновь блуждаю с любимой там, где нас не достанет шторм.

Мы плывем по реке заросшей в утлой лодке, рука с рукой,

И цветы изменяют формы – неизменен только покой.

Золотится туман, на воду золотая летит пыльца,

И я взгляд оторвать не в силах от загадочного лица.

Бесконечна ее невинность – только грезы любит она;

Никуда я отсель не двинусь, чтоб ее не покинуть сна.

Принимаю как неизбежность грозный рокот дали морской:

Всё движение – только внешность, а под ней – Великий Покой.

Не сумел я с покоем слиться – прикоснулся только к нему,

Но я деятельных и сильных никогда уже не пойму.

Мне бы только грезить, качаясь, под журчанье воды у свай

В перелетном городе джонок у моста через реку Квай.