1998 151. 26 июля 1794 года Кровавый аромат вдыхает термидор. Объят чумой Париж, задушена Вандея. Ужель нам умирать? Какой нелепый вздор! Ведь вы, моя любовь, волшебны как Медея. Уже почти забыт день казни короля; Ликует подлый плебс, исполненный злорадства. И все ж я пью за вас, маркиза, - вуаля - В час шабаша свободы, равенства и братства. Ве виктис, господа, таков закон, и вот Свобода их себя явила в полной мере. Ни отдыха, ни сна не знает эшафот, И головы летят, как листья в вандемьере. Опустим же скорей, маркиза, шелк портьер, Украсим интерьер фривольною картиной Сплетенья наших тел, покуда Робеспьер Дамокловой своей не съел их гильотиной. И пусть себе вовсю беснуется Конвент, За аристократизм нас присуждая к смерти, Вы истины своей ловите лишь момент, Пусть ангела из вас сейчас изгонят черти. Развратнее ста шлюх скорей спешите стать, Пусть это вам отнюдь не кажется излишним, Ловите свой момент, вам надлежит предстать В ближайшие часы перед самим Всевышним. 1993 152. Хэппи-энд Изнасиловав в лифте старушку И отняв у ней мелочь и честь, Я признал по дороге в пивнушку: "Что-то в этом решительно есть..." Мир прекрасен был; пели цикады; Но вкушать красоту бытия Все ж мешали отдельные гады, Средь которых был, в частности, я. "Для чего существуют в природе Существа, недостойные столь? - Вопрошал на тревожной я ноте. - Какова в мирозданье их роль? Мы, должно быть, нужны для контраста, Где есть пряник, там нужен и бич. Без насильника и педераста Как прекрасное можно постичь? Но ужель я возмездья миную? Сколько Небо способно терпеть?.." - С этой мыслью вошел я в пивную, Доставая старушечью медь. Мне хватило ее на полкружки, И скорбел я, смакуя питье, По трагической доле старушки И по пенсии скромной ее. Вдруг я негра узрел пред собою, За чей столик я сам же подсел. С белозубой улыбкой тупою На меня он беззлобно глазел. Я, лишенный всех добрых задатков, Вновь почувствовал зла пароксизм, Ибо в спектре моих недостатков Фигурировал также расизм. Я порылся в классических фразах И, заученно как какаду процедив "Не люблю черномазых", Вылил пиво ему на балду. Негр вскочил, преисполнясь печали; Пиво смыло гвинейский оскал. Он был выше на метр, чем вначале Я ошибочно предполагал. Он огромен был, как кибердемон; Дельта-мышц был ужасен объем. "Я, наверное, зря это сделал," - В мозжечке промелькнуло моем. Но и был перепуган хотя я, Я был рад - "Вот он, Страшный мой Суд! Наконец-то меня, негодяя, По статьям всем моим привлекут!.." Негр ударил меня многократно По промежности и по лицу. "Получил? - Я подумал злорадно. - Так и надо тебе, подлецу..." Небо хмурилось в праведном гневе; Негр махал кулаками Добра. И отметил я: "Есть Бог на небе. Наконец-то мне крышка. Ура!.." 1996
153. "Так дальше жить нельзя, - решил я, выпив пива... "Так дальше жить нельзя, - решил я, выпив пива, - И что есть жизнь как не с самим собой борьба?.." С сей мыслью взяв бутыль, я стал в нее красиво По капле из себя выдавливать раба. Я аккуратен был, чтоб не наделать лужи, И делалось меня все меньше каждый миг. "Пусть меньше, - думал я, - зато намного лучше. Пусть сгинет подлый Хайд, что в плоть мою проник..." Мне нравился процесс. Хоть боли были долги, Я их воспринимал как ласки юных дев. - Ай, Чехов, сукин сын! - Пробулькал я в восторге, Сквозь темное стекло наружу поглядев. 1997 156. Тяжкость учения Я дарил вам балладу с печальным концом, И звенели гитарные струны в крови, И швыряли в меня вы протухшим яйцом, И я пел, им смердя, о Великой Любви. Вы смеялись над пылкой наивностью слов, Вы свистели, кричали презрительно "Фи!", И с вспорхнувшая с ясеня стайка орлов Лицезрела величье Великой Любви. Я в тоске покидал Гефсиманский ваш сад, Заливались в ночи петухи, соловьи; Я строфу поправлял и являлся назад, Чтобы снова вам петь о Великой Любви. Вновь томаты гнилые стекали с меня, Вновь я правил строфу и шептал: "Селяви..." Но все тише и тише был день ото дня Смех над песнью моей о Великой Любви. И однажды свершилось вдруг диво из див - Смех ваш в плач перерос, ибо струны мои, Струнам вашей души в резонанс угодив, Пробудили в вас жажду Великой Любви. И когда мне ту жажду пришлось утолить, Я решил, молвив "Господи, благослови", Что не вам наконец-то могу посвятить я балладу свою о Великой любви. |
