Порой мне лиру хочется разбить

И смехом заглушить ее рыданье.

Никак толпа не хочет полюбить

Возвышенного гения созданья.

К чему мне силы попусту губить,

Предпринимать бесплодные старанья?

Анаксимандр, и тот не смог вдолбить

В суетных греков мудрость мирозданья.

Казалось грекам: если пить вино,

На стадионах яростно орать,

Ласкать рабынь, – то всё идет как надо.

Возвышенное было им смешно,

А мне смешно из праха выбирать

Обломки их позорного распада.

Литература – ужасов музей,

Мир извращений невообразимых;

Литература – это Колизей,

Где тигры жрут неправедно гонимых.

За другом в Тартар нисходил Тезей,

Но на писак посмотришь одержимых –

И ясно: нет ни дружбы, ни друзей

Для этих монстров, злобою томимых.

Литература – мерзостный вертеп

Шизоидов и просто дураков,

Притон жулья, живущего обманом,

Однако же она – нетрудный хлеб,

И чем кричать, что ты, мол, не таков,

Уж лучше стать всей швали атаманом.

Пусть работа моя никому не нужна,

Но вот этим как раз и мила мне она,

Потому что оценивать нужность работ

Норовит бестолковый, безграмотный сброд.

“Хороша эта строчка, а эта дурна,

Ну а эта совсем никуда не годна”, –

Утверждает уверенно всякий урод,

Разевая без спросу свой пакостный рот.

Ты, пришелец из мира, где группа “На-на”

Мокрощелок лишает безжалостно сна

И где рокер, мороча безмозглый народ,

Как великую мудрость свой хрип подает, –

Предоставь меня собственной горькой судьбе,

Не касайся того, что не нужно тебе

И лети в свой мерцающий сладкий мирок,

С отвращением выплюнув яд моих строк.

Судьбы не обойти, хоть тресни –

В определенный Богом час

Разнообразные болезни

Наваливаются на нас.

Ты славил жизнелюбье в песне,

Но песня Богу не указ.

Мой друг, безропотно исчезни,

Чтоб не мозолить Божьих глаз.

Мы суетой своей никчемной

Всечасно раздражаем Бога,

Мешая созерцать ему

Тот гармоничный мир огромный,

Где он чудес воздвиг так много,

Но не вручил их никому.

Да, есть на свете воля и покой,

Не всем они, однако же, даются.

Знай: только если деньги заведутся,

Ты скроешься от жизни городской.

И будут на тебя взирать с тоской

Те, что в заботах, как и прежде, бьются,

И ты вздохнешь: “Бедняги изведутся

От суеты убийственной такой”.

Живи в довольстве, в ус себе не дуя,

Покой и волю всем рекомендуя,

Кто истомился в жизненной борьбе,

Завистливым и алчущим поэтам

Всегда охотно помогай советом,

Но денежки пусть будут при тебе.

Я был не трутень, не бездельник,

Жил, никого не задевая,

Но порвалась с планетой денег

Налаженная связь живая.

И на работу в понедельник

Встаю я, тягостно зевая,

И все прочней планету денег

День ото дня я забываю.

Прощай, родимая планета!

Увы, не самым даровитым

Дано впивать твой вольный воздух,

И мрачно кружатся поэты

По опостылевшим орбитам

На тощих каменистых звездах.

Тихий снег обволакивает следы,

Лунки старых следов на прежнем снегу.

Накопившись на ветках, его плоды

Мне под ноги летят на каждом шагу.

И в круженье блесток снежной слюды

Я вхожу, как в маленькую пургу,

И припомнить земные свои труды

Без улыбки я уже не могу.

Я безмолвие слышу в парке моем,

Вижу снег, утопающий сам в себе, –

Это выше всяких житейских нег.

“Ценно то, что получено не в борьбе”, –

Шепчет снег, застилающий окоем,

Как забвение вкрадчивый, тихий снег.

Из света желтого, из чада сигарет,

Из бликов масляных, из наслоений краски

Рождается объем, затем подобье маски,

И вылепит затем мой истинный портрет

Гончарный круг мазков в своей неровной пляске.

Вот облик мой и дух, сомнений в этом нет,

Каких же, не тая почтительной опаски,

В нем ищут знатоки особенных замет?

Да, в рассуждениях они поднаторели:

Как верно схвачены черты лица модели,

Как мощно выражен весь мир ее страстей!

Но именно они гримасой безучастной

Лик этот подлинный и взгляд живой и страстный

Встречали на любом из будничных путей.