В зачарованных дебрях моей слепоты,

Где в лесу подсознания спят дерева,

Грациозно крадешься и прячешься ты,

И восходят видения, словно трава.

В зачарованных дебрях забыты слова,

Но во мгле там твои расцветают черты.

Как лианы, сплетаются явь и мечты,

И колышутся образы, словно листва.

Я устал, и заснул, и во сне я исчез,

Мне нельзя просыпаться, мне страшно прозреть,

Засевай же мне душу дурманной травой!

Я - видений моих зачарованный лес,

Я заставлю все образы в нем замереть,

Чтобы в нем без помехи встречаться с тобой.

Я лишь с тобою сердцем говорю,

Мне разговоры прочие - докука,

Но тайной речи не придам я звука,

В людскую речь ее не претворю.

Не втуне я в молчании горю,

Не зря безмолвья познана наука:

Мне образ твой - надежная порука,

Что к Радости свой путь я проторю.

Пускай досель я брел по жизни слепо,

Но чувствую - грудные рвутся скрепы.

Разломятся - и изольюсь я весь

Туда, к чему вся жизнь была ступенью,

К предвосхищаемому единенью,

Которое произойдет не здесь.

Всегда у меланхолии во власти -

Я жил, всегда дурачась и шутя;

Испробовав все ухищренья страсти -

Остался целомудрен как дитя;

Порой людей всем сердцем презирая,

Нарочно не обидел никого;

Я в небе ясно видел башни рая,

Но на земле я упустил его.

Всем тем, что только представало глазу,

Я обладать желал вполне и сразу,

От алчности горел и холодел -

И между тем был крайне бескорыстен.

Неприхотливость, горстка старых истин

Да ремесло - вот всё, чем я владел.

Благоговел перед любимой я,

И от волненья ярко щеки рдели,

Но от насмешек не было житья:

Со смехом говорили мне друзья,

Что страсть умней растрачивать в борделе.

Любить безумно, то есть так, как я,

Друзья благоразумно не хотели;

Не знала даже милая моя,

Что из ее пустого бытия

Я высек пламя для земной скудели.

Должно быть, всех счастливей идиот:

Он ведает одну лишь страсть - к еде,

Нажрется - и слюняво забормочет;

Но сердце боль свою не отдает,

И любит ту, которой нет нигде,

И счастья лишь несбыточного хочет.

Она до неприличия юна,

Но не стесняясь порет ахинею,

И я молчу, смущаюсь и бледнею,

Хоть иссекла мне кудри седина.

Премудрость мрачная заключена

В мозгу моем - но что мне делать с нею,

Коль эту бестолковую напею

Мне не поможет обольстить она?

И я шепчу себе: прервать не пробуй

Ту чушь, что мелет милое созданье,

И сделай вывод, верный и простой,

Что красоте не нужен смысл особый,

Она сама - свой смысл и оправданье,

И Ум склоняется пред красотой.

Поклонником меня ты не зови,

Расхожая мне не подходит кличка,

Настойчивость моя - не знак любви,

Она скорее попросту привычка.

Она от жёлчи, что кипит в крови,

Ведь из-под носу упорхнула птичка;

Бесплодна телефонов перекличка,

Но ты не торжествуй и не язви.

Сомненьями и страхами томимый,

Я лишний раз не позвоню любимой,

А ты - давно разгаданный секрет.

И для меня как детская проказа -

Копить твои предлоги для отказа,

С усмешкой слышать радостное <нет>.

Добро бы ты блюла невинность,

Мне легче было бы, - а то

Я злобных выходок картинность

Сносил неведомо за что.

Надеясь на твою взаимность,

Вливал я воду в решето:

Ты просто холод, просто минус,

Одно холодное ничто.

Теперь окликнешь - я не двинусь,

А не окликнешь - ну и что?

В гармонию телесных линий

Лишь пустота в тебе одета,

Застынешь от такой красы.

Но на душе исчезнет иней,

Достаточно прийти рассвету

В определенные часы.

Тебе ли быть моей святыней?

Увы! Я твоему портрету

Давно пририсовал усы.