Коль на тебя людским потопом

Выносит негра по Тверской,

Зовешь его ты черножопым

И бьешь по черепу клюкой.

И негры оттого болеют

И поклоняются клюке,

Но ведь они же не белеют,

Коль получают по башке.

Пойми: они от оскорблений

Не станут белыми людьми;

Будь лучше с ними добр, как Ленин,

Как данность мудро их прими.

Не бей их по мясистым мордам

И выше их себя не ставь,

А лучше для занятий спортом

Ты им площадку предоставь.

Заскачут негры по площадке,

Вопя, как дьяволы в аду,

А ты уже готовь в палатке

Для них бесплатную еду.

Пришли им девок полнотелых

И вволю огненной воды,

И ты увидишь, сколько белых

Вольется вскоре в их ряды.

На негритянских спортплощадках

Сойдется вскоре весь народ,

И счастьем, как зерном в початках,

Наполнен будет каждый рот.

“С веселым чернокожим малым

С утра до вечера балдей” –

Не это разве идеалом

Для всех является людей?!

И каждого сознанья недра

Заветный образ отразят

Приплясывающего негра

В бейсболке козырьком назад.

Проказы новоявленного барства

По-христиански вряд ли я приму –

Вновь кто-то стырил деньги на лекарства,

А я подохнуть должен потому.

Кряхтит народ, ограбленный до нитки,

Ему ли наши книжки покупать?

Поэтому писателям прибытки

Давно уж перестали поступать.

Какие там прибытки! Хорошо бы

Хоть до конца недели протянуть.

И не могу я пересилить злобы

И новым барам руку протянуть.

Да и на кой им, если разобраться,

Писательская тощая рука?

Разумней помолчать и постараться,

Чтоб сохранилась в целости башка.

Разумней пересиливать хворобы,

Скрипя зубами в собственной норе,

И только по ночам, дрожа от злобы,

Молиться на страдальческом одре:

“О Господи, в моей убогой шкуре

Одну лишь ночь заставь их провести –

Всех тех, кто выплыл в нынешнем сумбуре,

Чужие жизни сжав в своей горсти.

Пусть так, как я, повертятся на ложе,

Бессильной злобой печень распалив,

А если ты их не унизишь, Боже,

То, значит, только дьявол справедлив.

Ведь только он подводит под кутузку

Или под пулю нынешних господ,

И после смерти не дает им спуску,

И на мольбы о милости плюёт”.

Перед голодом все мы нестойки,

Ты еще и не нюхал его.

Глянь, как роются люди в помойке,

Не стесняясь уже никого.

Спазмы тискают бедный желудок,

Выжимая томительный сок

И твердя, что большой предрассудок –

Отвергать из помойки кусок.

Эти люди привыкли к злословью,

Да и кто их считает людьми?

Будь как все, презирай на здоровье, –

Презирай, но сперва накорми.

Презирать, разумеется, проще,

Только ты не спеши презирать.

Человек превращается в мощи,

Стоит несколько дней не пожрать.

Вот и ты попоститься попробуй,

Чтоб узнать, как живет эта рвань,

Как навязчивый голод со злобой

Мертвой хваткой сжимает гортань.

Ничего, тебя голод не скосит,

А еще через несколько лет

Тебя даже никто и не спросит,

Хочешь ты голодать или нет.

Когда раздают винтовки

На городских дворах,

Кому-то зрелище это,

Должно быть, внушает страх.

Когда течет по проспектам

Зернистая лава толп,

Должно быть, кто-то от страха

Готов превратиться в столб.

Когда соловьем железным

Защелкает пулемет,

Кто-то мертвеет от страха,

Я же – наоборот.

Я тогда оживаю,

Я слышу тогда во всем

Жестокий язык восстанья

И сам говорю на нем.

Вся жизнь, что была дотоле,

Есть только прах и тлен,

Если народ ты видел,

Который встает с колен.

Молись, чтобы хоть однажды

Увидеть такое впредь –

Даже от пули брата

Не жаль потом умереть.

Пишу я глупые стихи

Не потому, что я глупец,

А потому, что толстяки

Пробились к власти наконец.

Считали гением меня,

А я скатился к пустякам,

Ведь лишь подобная стряпня

Всегда по вкусу толстякам.

Не зря веселые деньки

Олеша Юрий нам предрек –

Когда оставят толстяки

Народ без хлеба и порток.

Коль ты поправился на пуд,

Не утверждай, что ты толстяк,

Не то за шиворот возьмут

И хряснут мордой о косяк.

“Попался, – скажут, – прохиндей?”

“И поделом, – добавлю я. –

Не утомляй больших людей,

Не набивайся им в друзья”.

Решают сами толстяки,

Кто толст, а кто еще не толст,

А мы подносим им стихи

Или с портретом льстивым холст.

И честный трудовой кусок

Нам жёлчью наполняет рот,

Но снова в марте водосток

О переменах запоет –

Что сказочник не обманул

И к нам придут в заветный срок

Просперо, и гимнаст Тибул,

И чудо-девочка Суок.