Мы долго и тщетно старались

Вместить этот ужас в уме:

Япончик, невинный страдалец,

Томится в заморской тюрьме!

К чужим достижениям зависть

Америку вечно томит:

Он схвачен, как мелкий мерзавец,

Как самый обычный бандит.

Царапался он, и кусался,

И в ярости ветры пускал,

Но недруг сильней оказался,

И схватку герой проиграл.

В застенке, прикованный к полу,

Он ждет лишь конца своего.

Свирепый, до пояса голый,

Сам Клинтон пытает его.

Неверными бликами факел

Подвал освещает сырой,

И снова бормочет: “Ай фак ю”,

Теряя сознанье, герой.

Старуха вокруг суетится

По имени Олбрайт Мадлен –

Несет раскаленные спицы,

Тиски для дробленья колен…

Не бойся, Япончик! Бродяги

Тебя непременно спасут.

Мы знаем: в далекой Гааге

Всемирный находится суд.

Прикрикнет на злую старуху

Юристов всемирный сходняк.

Да, Клинтон – мучитель по духу,

Старуха же – просто маньяк.

На страшные смотрит орудья

С улыбкой развратной она.

Вмешайтесь, товарищи судьи,

Ведь чаша терпенья полна.

Пора с этим мифом покончить –

Что схвачен обычный “крутой”.

На самом-то деле Япончик

Известен своей добротой.

Горюют братки боевые,

Что славный тот день не воспет –

Когда перевел он впервые

Слепца через шумный проспект.

Всё небо дрожало от рева,

Железное злилось зверье.

В тот миг положенье слепого

Япончик постиг как свое.

“Не делать добро вполнакала” –

Япончика суть такова.

С тех пор постоянно искала

Слепых по столице братва.

И не было места в столице,

Где мог бы укрыться слепой.

Слепых находили в больнице,

В метро, в лесопарке, в пивной.

Их всех номерами снабжали,

Давали работу и хлеб.

Япончика все обожали,

Кто был хоть немножечко слеп.

Достигли большого прогресса

Слепые с вождем во главе.

Слепой за рулем “мерседеса”

Сегодня не редкость в Москве.

Слепые теперь возглавляют

Немало больших ООО

И щедро юристам башляют,

Спасая вождя своего.

Смотрите, товарищи судьи,

Всемирной Фемиды жрецы:

Вот эти достойные люди,

Вот честные эти слепцы.

В темнице, как им сообщают,

Томится Япончик родной,

Но смело слепые вращают

Штурвал управленья страной.

Страна филантропа не бросит,

Сумеет его защитить.

Она по-хорошему просит

Юристов по правде судить,

Оставить другие занятья,

Отвлечься от будничных дел.

Стране воспрещают понятья

Так долго терпеть беспредел.

Мне сказал собутыльник Михалыч:

“Ты, , недобрый поэт.

Прочитаешь стихи твои на ночь –

И в бессоннице встретишь рассвет.

От кошмарных твоих веселушек

У народа мозги набекрень.

Ты воспел тараканов, лягушек,

Древоточцев и прочую хрень.

Ты воспел забулдыг и маньяков,

Всевозможных двуногих скотов,

А герой твой всегда одинаков –

Он на всякую мерзость готов.

Ты зарвался, звериные морды

Всем героям злорадно лепя.

“Человек” – это слово не гордо,

А погано звучит у тебя”.

Монолог этот кончился пылкий

На разгоне и как бы в прыжке,

Ибо я опустевшей бутылкой

Дал Михалычу вдруг по башке.

Посмотрел на затихшее тело

И сказал ему строго: “Пойми,

Потасовки – последнее дело,

Мы должны оставаться людьми.

Но не плачься потом перед всеми,

Что расправы ты, дескать, не ждал:

Разбивать твое плоское темя

Много раз ты меня вынуждал.

И поскольку в башке твоей пусто,

Как у всех некультурных людей,

Лишь насильем спасется искусство

От твоих благородных идей”.

Что, Михалыч, примолк? Не молчи, не грусти,

Голова заболела – прими коньячку.

Прошлый раз не сдержался я, ты уж прости,

Проломив тебе снова бутылкой башку.

Будем пить мировую с тобою теперь.

Запретили врачи? Ну а что мне врачи?

Если брезгуешь мною, то вот тебе дверь,

Ну а если согласен, то сядь и молчи.

Голова заживет, голова – пустяки.

А о нервах моих ты подумал, старик?

Если мне объясняют, как делать стихи,

То меня подмывает сорваться на крик.

А где крик, там и драка, и вот результат:

Вновь бутылкой по черепу ты получил.

Ну, не дуйся, признайся, ты сам виноват,

Быков – тот вообще бы тебя замочил.

Я, Михалыч, творец, и когда я творю,

То не надобен мне никакой доброхот.

Ты молчи – я конкретно тебе говорю:

Все советы засунь себе в задний проход.

Я творец. Уникально мое естество.

Ты при мне от почтения должен дрожать.

Пей коньяк, горемычное ты существо,

Пей, кому говорю, и не смей возражать.

Если не был бы ты некультурным скотом

И чуть-чуть дорожил своей глупой башкой,

То не злил бы поэта и помнил о том,

Что бутылка всегда у него под рукой.