Осетия нам подарила

Свой розовый липкий портвейн,

Но я подоплеку недобрую

В подарках таких нахожу.

Так что же, теперь осетины

Вина уже больше не пьют?

Да нет, они пьют с удовольствием,

Я сам это видел не раз.

Его ничего не смущает,

Хотя из-под бравых усов

Разит перегаром удушливо,

Хотя его сильно штормит.

Девчонки таких уважают

И любят бесплатно гульнуть,

И горцы усатые счастливы,

От пуза напившись вина.

Ну вот и хлебали бы сами

Свой розовый липкий портвейн,

А нам это дело подсовывать

Пора бы уже прекратить.

Навряд ли от чистого сердца

Такие подарки идут –

Портвейн подходящего качества

Вполне им сгодится самим.

А нам осетины сплавляют

Такой, извиняюсь, продукт,

Что друг мой бутылочку выкушал –

И вскоре стошнило его.

И вот он, считай, уже сутки

С тех пор непрерывно блюет,

И мне на такие мучения,

Конечно, смотреть нелегко.

А я ведь в лепешку для друга

Готов расшибиться всегда,

Поэтому переживаю,

Когда он все время блюет.

Поэтому я призываю

Порядочных всех осетин:

Мы против портвейна паленого

Все вместе сплотиться должны.

А если ты смотришь спокойно,

Как русский блюет человек,

То я не могу после этого

Тебя называть кунаком.

Я не мечтаю встретиться с любовью,

Взломать безденежья порочный круг.

Осталось мне теперь одно злословье –

Мой своенравный, но надежный друг.

Стремясь не быть нахлебником Отчизне,

Я смог дожить до сорока пяти,

Однако добрых слов для этой жизни,

Я, как и в юности, не смог найти.

Пусть злу за злое злом же воздается –

Вот логика злословья моего.

Пусть знает зло, что у меня найдется

На злобу дня словечко для него.

Не зря себя я чувствую отлично

И дорого ценю свое перо –

Ведь я, как бог, решаю самолично,

Что в этом мире зло, а что – добро.

Я день октябрьский вспоминаю четко,

Когда на миг затмилось все вокруг

И на мою балконную решетку

Взаправдашний орел уселся вдруг.

Я покормить хотел его с ладони,

Но к деревам, расцвеченным пестро,

Он прянул, мне оставив на балконе

Коричневое с золотом перо.

И если зло является открыто,

Как в чистом поле – выползки змеи,

Опередят судилищ волокиту

Орлиные решения мои.

Пусть зло невосприимчиво к злословью,

Но я, разумным доводам назло,

Ему вонзаю в задницу слоновью

Исподтишка каленое стило.

И в результате должного почтенья

Добиться вряд ли сможет этот зверь,

Поскольку язвы, струпья, нагноенья

Его бока украсили теперь.

Пускай и впредь он, топоча по свету,

Несет мое особое тавро,

Не зря же встарь я прикрепил к берету

Коричневое с золотом перо.

Таких, как я, он может слопать разом

Хоть сотню, – но, внушая бодрость мне,

За ним свирепым золотистым глазом

Следит орел, парящий в вышине.

Я припомнить хочу окончанье разгула,

И от зряшных попыток мне хочется плакать.

Ходят в черепе волны тяжелого гула,

И глаза застилает похмельная слякоть.

От веселья остался лишь горький осадок,

По-другому с годами бывает всё реже.

Хоть здоровье пришло постепенно в упадок –

Разговоры, остроты и тосты всё те же.

Ничего не могу я поделать с собою,

Не могу головы приподнять с изголовья,

И усталое сердце дает перебои,

Захлебнувшись зловонной отравленной кровью.

Было всё как всегда – лишь в похмельных симптомах

Я какие-то нынче нашел измененья,

И не вспомнить, чем кончился пир у знакомых…

Но с годами и хочется только забвенья.

Иду я по болоту будней

И с каждым шагом глубже вязну.

Жужжат проблемы всё занудней,

Всё гаже чавкают соблазны.

Передвижения в трясине

Меня изрядно осквернили –

Я словно весь в трефовой тине,

Я словно весь в зловонном иле.

Еще не минуло и года,

Как что-то в жизни просветлилось

И долгожданная свобода

Ко мне сочувственно склонилась.

Утихло мерзкое жужжанье

Разогнанного мною роя,

И в светлой дымке встали зданья –

Я до сих пор в уме их строю.

Но разом нужды бытовые,

Родня, любовницы, привычки

Свирепо мне вцепились в выю,

А также в тощие яички.

“Опомнись, эгоист проклятый!

Кому нужны твои постройки?!

Ты хочешь пренебречь зарплатой,

Чтоб мы подохли на помойке”.

И я не вынес этих пыток –

Чтоб рой наследников не вымер,

Я вновь побрел среди улиток,

Гадюк, пиявок и кикимор.

И я почти возненавидел

Свои бесплодные мечтанья

И сам себя – за то, что видел

Те удивительные зданья.