* * * Катился слух по всей земле, Вгоняя в дрожь народ крещеный, Что царь свирепствует в Кремле, Коварным бесом обольщённый. Недолго было до беды От царственного хлебосолья – Легко в боярские зады Входили смазанные колья. Палач полосовал клинком Под вопли жертвы плоть живую И скользких внутренностей ком Вываливал на мостовую. Как жертвы дергались в крови – Царь видел, сидя на престоле; Как содрогания любви Вкушал он судороги боли. Дымился человечий жир На пламенеющих угольях, А мудрецы наставший мир Трусливо славили в застольях. Ни золото, ни киноварь Не потускнели на иконах, Покуда окаянный царь Приумножал число казненных. Земля от ужаса тряслась, И в казнях, кажется, хотела Неограниченная власть Сама себе найти пределы. Но оседала казней гарь, Сменяясь покаянным звоном, И падал окаянный царь С рыданьями к святым иконам. Сияли ризы и венцы, Слегка потрескивали свечи, И вновь слагали мудрецы Благонамеренные речи. Но все труды пропали зря, По образам скакали черти, И бес мучительства царя Не отпустил до самой смерти. Четыре века протекло, И я, без внешнего почета, Подняв беспечное чело, Вхожу в кремлевские ворота. Я прохожу, никем не зван, А по естественному праву – Туда, где грозный царь Иван Творил бессудную расправу. Царь произвол возвел в закон И этим стал велик и славен, Но я не менее, чем он, В своих стихах самодержавен. Я совесть положил под спуд И разнуздал дурные страсти – Затем что зло есть атрибут И светской, и духовной власти. Ведь в ложно понятом добре, Верней сказать, в словесном блуде, Успешнее, чем на костре, Всегда испепелялись люди. По звучным струнам не бряцал Я в честь добра и благородства, Но благосклонно созерцал Разнообразные уродства. Со сладким трепетом вникал Во все возможные пороки, Хоть на себя и навлекал В неблагонравии упреки. Непросто возвеличить стих, Поработить людей непросто, Покуда не упала с них Добра мертвящая короста. Как много требуется сжечь, Смести, отдать на поруганье, Чтоб захватить людскую речь, Людское смутное сознанье! И не пугает смертный хлад – Певцы, по-царски всемогущи, К царям не упадают в ад, Но в райские восходят кущи. * * *
Наподобье червей могильных, В труд ушедших всем существом, В стороне от дороги сильных, Неприметные, мы живем. Но еще незримей, подспудней, Непрерывней наш темный труд, И темницу рабочих будней Навсегда сомненья запрут. Без труда покоя не зная, И не найдем и в труде его, Потому что сомнений стая Воспрещает нам торжество. Оттого-то мы сильным чужды, От рожденья алчущим жить, Чтоб желанья свои и нужды, Как закон, толпе изложить. В слабодушии все упреки Безответно впитали мы, Но из наших были пророки, Освещавшие годы тьмы. В жизни мы ничего не значим, Но вы терпите, словно срам, То, что с горем, сомненьем, плачем Против воли идете к нам. * * * Я пес, слоняющийся у рынка, У автовокзала, у душной пивной. Брезгливый взгляд иль замах ботинка – И весь ваш расчет со мной. Вы правы, большего я не стою, Но, выместить злобу на мне решив, Вы знаете – я лишь жалобно взвою, Ведь взгляд мой так боязлив. Но долю свою покорно несу я И, кажется, даже ее люблю, За то, что свой взгляд, как боль потайную, Навеки в вас поселю. |