По шоссе мимо старой деревни

Пролетаешь, но выхватит взгляд:

Мальчик едет на велосипеде

По плотине, где вётлы шумят.

И другого об этой деревне

Я припомнить уже не могу,

Хоть и знаю, что есть там и прудик,

И телок на его берегу.

Хоть и знаю, как ласковым светом

Заливает деревню закат,

И как звякает цепь у колодца,

И как звонко коровы мычат.

Но одно только врезалось в память

Из пейзажа, сметенного вбок:

Этот маленький, знающий местность

И почти неподвижный ездок.

Почему? То ли так же я ехал

В позабывшейся жизни иной,

То ли будут и новые жизни

И опять это будет со мной:

Снова ясный и ветреный вечер,

И я еду, трясясь и звеня,

По делам, что нелепы для взрослых,

Но безмерно важны для меня.

Она вполне достойна оды,

Мохнатая четвероножка,

Мистический символ свободы,

Зверь ночи – маленькая кошка.

Пусть у стола она канючит,

Зато изящна и опрятна,

И жить по-своему не учит,

И выражается понятно.

Не кошка учит жить, а люди –

Посредством едких замечаний,

Как будто я призвал их в судьи

Моих неправильных деяний.

Свой опыт маленький рутинный

Они считают за образчик…

Я бью учителя дубиной

И заколачиваю в ящик.

А ящик тот кидаю в море

Иль в кратер грозного вулкана,

Но и оттуда, мне на горе,

Звучат советы непрестанно.

Восстанет из огня советчик,

Из хляби сумрачной взбурлится…

Подобных призраков зловещих

Одна лишь кошка не боится.

Она их люто ненавидит,

Они и кошка – антиподы,

В них мудрый зверь угрозу видит

Священным принципам свободы.

Он хочет им вцепиться в яйца

И вмиг становится уродлив,

Как сон запойного китайца,

Как некий страшный иероглиф.

Он норовит вцепиться в пенис

Назойливому педагогу,

Шипя, щетинясь и кобенясь

И приближаясь понемногу.

Застонет скорбно привиденье

И сгинет в пламени и вони,

А зверь мне вскочит на колени

И ткнется мордочкой в ладони.

Он заурчит, прикрывши глазки,

И засыпает понемножку –

Не зверь мистический из сказки,

А просто маленькая кошка.

Люблю сидеть, читая книжку,

И что-то вкусное жевать.

Свою-то жизнь прожить непросто,

Чужие проще проживать.

Свою-то жизнь не остановишь,

Хоть и горька она порой,

А книжку можно и захлопнуть,

Коль в тягость сделался герой.

Своя-то жизнь почти иссякла,

Но в книгах жизнь кипит вовсю.

Читая книжку, ты бессмертен,

Как Агасфер Эжена Сю.

И если “Агасфер” наскучит,

Другую книжку можно взять,

А жизнь своя – как труд на черта:

Хоть тошно, а изволь писать.

Свою-то жизнь ты пишешь кровью,

И это – окаянный труд,

Ведь всякий раз на полуслове

Любого автора прервут.

Нет, лучше жить в литературе,

Следить за замыслом творца

И видеть логику сюжета

И обоснованность конца.

А жизнь своя – пустая книга:

Ведь было множество идей,

А перечитываешь снова –

И не находишь смысла в ней.

Ты сможешь отдохнуть, философ,

На тростниковых берегах,

На плоскостях озерных плесов,

На розовеющих лугах.

Там ветер катится по травам,

Влетев откуда ни возьмись.

Ты там поймешь, что нет отравы

Зловредней, чем людская мысль.

Мысль ходит в черепе, как поршень,

Кипит, как варево в котле,

Но вдруг взлетит с дороги коршун,

Терзавший жертву в колее.

Туда-сюда на точке взрыва

Мысль воспаленная снует,

Но вдруг дорогу торопливо

Тебе перебежит енот.

И поначалу с недоверьем,

Ну а потом совсем легко

Себя почувствуешь ты зверем,

В сосцах копящим молоко,

И птицей, в бритвенном сниженье

Срезающей метелки трав, –

И утихает напряженье,

Другую голову избрав.

Ты, умствуя, как в лихорадке,

Мог не заметить никогда,

Как утомленные касатки

Рядком обсели провода.

Присядь на хворую скамейку,

А взором в небо устремись,

И ты поймешь, насколько мелко

Всё то, что нам приносит мысль.

Ведь ей с той мыслью не сравниться,

Которая и есть Господь,

В которой ты, и зверь, и птица

Приобрели и кровь, и плоть.