Из праха я вопросил,

И вот он внял наконец,

Родитель высоких сил

И верной воли кузнец.

Извечно он был во мне

И не был во мне ни дня,

Не мог он раньше вполне

Войти в былого меня.

В того, кто его и звал,

И гнал, в потоке страстей,

В того, кто и сам не знал

Глубин природы своей.

Я только отныне жив

Воистину и вполне,

Навечно объединив

Его и меня во мне.

Полней такой полноты

Услады познать нельзя.

Любовь моя, только ты -

К победе такой стезя.

Жива ты ныне иль нет,

Но встарь, едва зародясь,

Со мною, в котором свет,

Дала мне, темному, связь.

Вознес твой светлый поток

Меня из мирских долин.

Со мной, который есть Бог,

Впервые я стал един.

Впервой была не нужна

В уплату теплая плоть,

Когда умолк сатана

И стал говорить Господь.

Не обещай мне ничего,

Я все равно тебе не верю.

Я низость сердца твоего

Своею низостью измерю.

И если нравственно я плох,

Увидим в этом мудростью Божью:

Зато не захватить врасплох

Меня и самой ловкой ложью.

Все зло мирское запеклось

На сердце наподобье корки,

Зато и вижу я насквозь

Твои корыстные увертки.

Зато тебя подвох не ждет,

Хотя мой взгляд тебя смущает:

Уразумеешь в свой черед,

Что лучше быть не тем, кто лжет,

А тем, кто эту ложь прощает.

Так будь же, глупая, горда

Своею хитростью успешной!

Отрада зрелости проста -

Пусть не любить, как в те года,

Но все прощать с усмешкой нежной.

В шкафу, где горькой гнилью дышат

Мышата, крошками шурша,

Тебя замкнули - и не слышат,

Как ты там возишься, душа.

Когда же делается скучно,

Тебя нашарят в уголке -

И дашься в руки ты послушно,

Послушно сядешь на руке.

Порочному полуребенку

Так нравится тобой играть,

И с глаз опаловую пленку

Ты тщетно силишься содрать.

Боишься ты пошевелиться,

Ведь мир расплывчат и лукав,

И снова, как слепая птица,

Ты крепче вцепишься в рукав.

Во мгле чудовища мелькают,

Но как ты спрячешься от них?

Лишь кровь размеренно стекает

Из глаз пораненных твоих.

Я поразить пытался всех

Терпением и добротой,

А вызвал только общий смех

Своей дурацкой суетой.

Я торопился ублажать

Тебя, кумир нелепый мой,

А выглядел ни дать ни взять

Как дурень с писаной сумой.

Себе я удивляюсь сам:

Где взять еще таких ослов?

Катись, дружок, к своим самцам

С их лексиконом в двести слов.

Ведь я и для тебя, мой друг,

Был только влюбчивым ослом.

Ты из моих кормилась рук,

Ты предала - и поделом.

Я первым свой унизил дух,

Раз предпочел в себе открыть

Не беспощадный волчий нюх,

А глупую щенячью прыть.

Живи по-прежнему легко,

В привычной глупости варясь, -

Я с той, что вечно далеко,

Вернул утраченную связь.

Глаза твои синие так нежны,

А кудри так зловеще черны.

Титания-фея, царица фей,

Что же ты сделала с жизнью моей?

Мне больно, но я ни о чем не жалею,

Мы все должны образцам подражать -

Осел не мог не влюбиться в фею,

Но и не мог ее удержать.

Моя голова - как тяжелый снаряд,

Дешевка советская - мой наряд,

Из мертвой глины мои черты,

Бесцветны глаза мои и пусты.

Как быстро жизнь моя расшаталась

И труд мой добрый прахом пошел.

Теперь мне, видно, одно осталось:

Спьяну реветь, как скорбный осел.

Глаза твои синие так нежны,

Но кудри так зловеще черны.

Титания-фея, царица фей,

Что же ты сделала с жизнью моей?

Как напиваются люди с горя,

К счастью, тебе не дано понять,

И за презрение в синем взоре

Лишь на себя я могу пенять.

Где же, царица, твоя корона,

С кем же теперь ты разделишь трон?

В осла превратила ты Оберона,

Каким же будет твой Оберон?

Горчит слюна моя, словно яд:

Я вижу его уверенный взгляд,

Большие ступни и животный смех:

Фея моя, ты несчастней всех!

Иссякнет синих очей глубина,

Кудри твои иссечет седина.

Малютка-фея, царица фей,

Что же ты сделала с жизнью своей?