* * * Пускай несчастлив я, но это не причина, Чтоб записать весь свет в число моих врагов. Не следует вопить и проклинать богов, А следует молчать, как истинный мужчина. И лишь когда в мой дом, не соблюдая чина, Тупица вломится, не снявши сапогов, В моей душе кипит тяжелая кручина И выйти норовит из тесных берегов. И спрашиваю я: скажи, моя судьбина, Затем ли я страдал, чтоб всякая скотина Стремилась посетить меня в моей норе? Коль в жизни ты меня ничем не ублажила И наконец на одр последний уложила, Так хоть не тормоши на роковом одре. * * * Предпочтенье порой отдается другим, Но меня это, право же, вовсе не злит. С одиночеством, даже и самым глухим, Мне рассудок покорно мириться велит. Вот соперник бумажником машет тугим, А в моем кошельке только мелочь звенит. Мне нельзя похвалиться признаньем мирским, А другим монумент прежде смерти отлит. Научившись оценивать трезво себя, Отрицать не намерен заслуги других – За соперников пью я на бедном пиру. Если я их ругнул – это только любя, Это только мозгов помраченье моих, И охотно я ругань обратно беру. * * * Житейских не ищу побед, И чествований, и триумфов – Таким же был мой кроткий дед, Рязанский поп Трофим Триумфов. Не устремляюсь к славе я И не ищу идейных схваток – Была бы только попадья Да верный маленький достаток. Да знал бы, праведно служа, Я благодарность от прихода, Да гнусных умствований ржа Не ела б нравственность народа. Но снова я сбиваюсь с нот В разгар божественного пенья: Трофима вывели в расход, Меня ж выводят из терпенья. Всё происходит вопреки Моим нехитрым пожеланьям, Так как не приписать строки Мне к бунтовщическим воззваньям? Стихом толпу я осеню И буду брать лабазы с бою, И прочь затем засеменю, Согнувшись под мешком с крупою. Кто всё мне делал поперек – Пусть он дрожит, на это глядя, А славянин находит прок В любом общественном разладе. Кто в доллар воплощал и фунт Мой труд угрюмо-безотрадный, Пускай кричит про русский бунт, Бессмысленный и беспощадный. А мы, славяне, не дрожим Перед общественной страдою, Нам даже кроткий дед Трофим С небес кивает бородою. * * * Спецслужбы – рассадник садистов, Сломавших мне жизнь и судьбу. В бореньях за правду неистов, Я стал для них костью в зобу. Теперь уж глушилки не глушат Заморских врагов голоса: Меня они волнами душат, Искрятся от волн волоса. Гудят наведенные токи, Как в медной обмотке, в мозгу. При этом в любые заскоки Я впасть незаметно могу. Разрывы, провалы, пробелы – Такой стала память моя. “Ну, что я там снова наделал?” – Очухавшись, думаю я. И слушаю близких рассказы, Дрожа и пугливо крестясь. По воздуху вражьи приказы Доносит мне тайная связь. И чтобы не слышать мне гласа, Который толкает к беде, Экранами из плексигласа Себя я обвешал везде. Я цепи повесил на пояс, Чтоб вражью волну заземлять. Отныне я больше не моюсь – Нельзя мне себя оголять. Я сплю теперь стоя, как лошадь, Но этим меня не смутишь. Туда, где Лубянская площадь, Простер я насмешливо шиш. Хитра ты, Лубянка, нет спора, Любого обдуришь в момент, Однако хитрее матерый, С тончайшим чутьем диссидент. Опять я в строю, как когда-то, Храня диссидентскую честь, И снова пишу я плакаты – Коряво, но можно прочесть. Заслышав мой шаг космонавта, Все нос поспешают заткнуть. Понятно! Ведь чистая правда Не розами пахнет отнюдь. * * * Пропился я почти дотла Весною, на Святой неделе, Когда церквей колокола Неумолкаемо гудели. Восстал с одра я, нищ и гол, Едва забрезжившею ранью. Постиг я, Боже, твой глагол, Зовущий смертных к покаянью. Я знал – лицо мое собой Являет крайнюю помятость, Но с перезвоном над Москвой Повсюду разливалась святость. Я в храм направился бегом И там, по Божьему глаголу, Горячим прикоснулся лбом Семь раз к заплеванному полу. Молитвой душу я согрел, На паперть вышел – и мгновенно Слова знакомые узрел На вывеске: “Пивная “Вена” “. Готов, о Боже, жизнью всей Тебе служить я, как Иаков, – Зачем же создал ты друзей, И пиво, и вареных раков? Зачем ты, Боже, терпишь звон И толстых кружек, и стаканов, Зачем тобою вознесен Хозяин “Вены” Тит Брюханов? Вот он зовет: “Иди сюда, Ведь я сегодня именинник”, И мне не деться никуда, Я задолжал ему полтинник. Он весь лучится добротой, Как будто искренний приятель, И предлагает мне: “Постой, Хлебни очищенной, писатель”. Иду вкушать запретный плод Неровной поступью калеки И чую: сатана живет В почтенном этом человеке. Брюханов весел, маслянист – Ехидна с обликом невинным, Но час пробьет – и нигилист Его взорвет пироксилином. При всех сокровищах своих Брюханов рая не добудет: Единого из малых сих Он соблазнил – и проклят будет. Стакан с очищенной держа, В душе взываю к силе крестной: “Пускай вовеки буржуа Не внидут в вертоград небесный”. |