У меня нет ни глаз, ни ушей,

Но чувствилищем, скрытым в хребте,

Слышу сердцебиенье мышей,

Слышу вздохи клопов в темноте.

Слепота меня обволокла,

Слепоты произнес я обет,

Только нежные волны тепла

Проникают в мой чуткий хребет.

Не пробьет моей плоти сырой,

Облепляющей, словно квашня,

Звуков, запахов, образов рой,

Понуждавший к движенью меня.

Я обмяк и растекся блином

И недвижно лежу на полу,

И в забвении темном своем

Я единственно чуток к теплу.

Я тепло чрезвычайно люблю:

Что бы теплое мимо ни шло,

Я сейчас же его облеплю

И собой укрываю тепло.

И опять растекусь в забытьи,

И вся жизнь моя – теплая мгла…

А когда-то в ином бытии

Не хватало мне остро тепла.

Был я зреньем когда-то влеком

К равнодушным чертам дорогим,

Но пленительный голос скребком

Проходился по нервам нагим.

Он буравил мозги, как сверло,

Стужей схватывал каждый сустав…

Вновь обрел я покой и тепло,

Лишь немым и бесчувственным став.

Я от образов резких земных

Отдохнуть наконец-то могу,

И не надо созвучья для них

Подбирать в утомленном мозгу.

И не надо от слов обмирать,

Норовящих тебя уколоть,

Если все свои чувства вобрать

В безмятежно живущую плоть.

Словно время, я длюсь в тишине

Без желаний, утрат и торжеств,

И текут равномерно во мне

Расщепленье и синтез веществ.

Я лежу и дышу тяжело,

Но флюиды тепла уловлю –

И предмет, испустивший тепло,

Ложноножками вмиг облеплю.

Здравствуй, Михал Пантелеич,

Здравствуй, мой друг дорогой.

Вот я к тебе и приехал –

Нищий, несчастный, нагой.

Много из бочек познанья

Смог ты вина нацедить,

Стало быть, сможешь с народом

Честно меня рассудить.

Я ведь на благо народа

Сызмальства рифмы плету, –

Как же, Михал Пантелеич,

Снова я впал в нищету?

В горле моем от обиды

Горестный бьется комок.

Хоть бы Михал Пантелеич,

Ты мне забыться помог.

Из холодильного шкафа

Тяжкий достань полуштоф,

Но помни: не всякою водкой

Я угощаться готов.

Чтобы назавтра похмелье

Нас не вдавило в кровать,

Ты зарубежную водку

Не торопись открывать.

Можно ли грязной несушке

С мощным тягаться орлом?

Так и тевтонскому шнапсу –

С хлебным российским вином.

Часто за добрую водку

Нам продают самопал,

Так постарайся, чтоб мертвым

Я от него не упал.

Труп стихотворца в квартире

Нынче иметь не с руки…

Если же в водке уверен –

Закуси к ней посеки.

К розовотелому сальцу –

Хлебушка и чесночку,

Сладкого перцу – к ветчинке,

А помидоров – к сырку.

В пышных узорчатых листьях

Зелени выложи пук:

Киндзу, укроп и петрушку,

И сельдерей, и латук.

Смачно, Михал Пантелеич,

Вскоре наш стол заблестит.

А о народе не думай:

Бог его, дурня, простит.

Судьба моя не печальна,

Смешно говорить об этом,

Пускай я с детства фатально

Был вынужден стать поэтом.

Вы спросите, сострадая:

Как сжиться с жизнью такою,

Довольства собой не зная

И даже просто покоя?

Нет повода к состраданью,

Хоть вчуже оно и дивно:

Ведь эти два состоянья

Мне с детства были противны.

Я отдал им дань, не скрою,

Но так, как праздничным платьям,

Которые по покрою

Нейдут к привычным занятьям.

Словно теплое масло – полуденный свет

И листва умащенная жирно блестит.

Отчего ты так рано напился, сосед?

Ведь такого супруга тебе не простит.

Если дома тебя не погубит гроза,

То на службе вонзит тебе молнии в тыл.

Встали дыбом седые твои волоса,

Взгляд с испугом в неведомой точке застыл.

Что ж, я знаю, как страшно перечить судьбе

И течению времени противустать.

Ты нетвердо бредешь – но я вижу в тебе

Непростую закалку, бойцовскую стать.

В небе плавятся тучные кроны дерев

И над ними недвижно стоят облака,

Но покой ты отверг, выбрав вопли и гнев,

Оплеухи, щипки и тычки под бока.

Не поддашься ты ходу унылой судьбы,

И мятежный твой дух не приемлет оков.

Карбонарий вина, якобинец гульбы,

Завтра в заговор снова ты втянешь дружков.

О бунтарь, ты за то уж достоин похвал,

Что восстаньем на смерть никого не обрек.

Как скалу, обтекал тебя медленный вал –

Не спеша наплывающий тягостный рок.

И не власти земные ты вызвал на бой –

Эту плесень ты только забвенью обрек,

И тебя затопил, но не сплавил с собой

Не спеша наплывающий тягостный рок.