Под серым небом мир двуцветен -

Шел снег, уже в полете тая;

Пусть цвет в вещах и незаметен -

Он только спит, не умирая.

И, словно поросль над трясиной,

Над хлипкой хлюпающей грязью,

Мир разобщен, - но он единой

Глубинной обладает связью.

Неслышно космос многоокий

Всю ночь порядок мира правит

И храм торжественно-высокий

К утру для холода восставит.

И не страшит неисполненье

Людских назойливых желаний

При торжестве объединенья

Пространства, красок и сияний.

Немало весит миллион,

Но отлетает легче пуха.

Пускай я буду разорен -

Я не утрачу силы духа.

Я не из тех, кто в страхе ждет

Судьбы жестокую превратность,

Ведь никуда не пропадет

Дарованная Богом знатность.

Мной правит мой веселый нрав,

Раскаянием я не маюсь.

Мне говорят: <Уймитесь, граф>,

Однако я не унимаюсь.

И деньги мы ужо вернем,

На мой-то век их, верно, хватит:

Уже за то, что мы живем,

Таким, как я, немало платят.

По переулкам выстрел разнесется,

Переплетаясь с возгласами: <Стой!>,

Ударит в бок - и вскоре бок нальется

Пульсирующей, тяжкой полнотой.

И оплетет испуганное тело

Кровавых струек липкая тесьма,

И я туда метнусь из-под обстрела,

Где громоздятся темные дома.

В подвале рухну хаотично на пол

И буду ждать, удерживая стон,

Чтоб где-то в трубах снова шов закапал,

Чтоб возродился комариный звон.

Вновь тишина. Вверху прошла облава -

И тут же снова ощущаю я,

Как нестерпимо воспаленья лава

Сдавила раны чуткие края.

Покрыт подвальной отсыревшей пылью,

Я так и сяк ложусь и привстаю,

Но боль растет, и жалкий всхлип бессилья

Я в безучастном мраке издаю.

Кто чванится общественною ролью -

Взгляните: в жалком логове моем

Я - сгусток жизни, борющийся с болью,

Забывший, кроме боли, обо всем.

Все убежденья с мозга опадают

Ненужной, невесомой шелухой,

Когда на рану боль упорно давит

И сохнут слезы в темени глухой.

Когда же боль навалится на сердце -

Разинется в последнем страхе рот,

И не почую я, как взвизгнет дверца,

Как кто-то свет в глаза мои упрет.

Лишь Бог забытый вынудит агентов,

Мой труп нашедших, вспоминать потом

Звон комариный, запах экскрементов

И капель равнодушный метроном.

Когда запнется топот башмаков,

Толкующих о тяготах пути,

Когда гряда далеких облаков

Начнет в глазах безудержно расти,

И судорожный воздуха глоток

До сердца не удастся донести -

Тогда вдруг сердце стиснется в комок,

Держа любовь, как денежку в горсти.

Тогда я поднимусь на косогор

Над той дорогой, по которой шел,

И лягу там, и кровь вольется в хор

Иссохших трав, кузнечиков и пчел.

Ты освежала лоб мой на жаре

И всем скитаньям придавала суть,

Но здесь, в полынном пыльном серебре,

В урочный час пресекся трудный путь.

<Вернейшее из всех людских сердец,

Пора, - скажу, - судьбе не прекословь!>

И сердце разожмется наконец

И прямо в небо выпустит любовь.

Раскаты зловеще-гулки -

Нарушив ночной покой,

В Лиховом переулке

Лихо стучит клюкой.

Исчезло счастье, оставив

Одну похмельную дрожь.

Скажи, переулок Даев,

Что же ты мне даешь?

Брести неровной походкой

И в окнах, словно завет,

Лампы семейной кроткой

Видеть медовый свет.

Счастье так близко где-то

Наполнило мирный быт,

Только язык завета

Начисто мной забыт.

По Лукову переулку,

Напрягшемуся, как лук,

Шаги раздаются гулко,

И это - сиротства звук.

Опять выводит прогулка,

И это - мрачный намек,

К Последнему переулку,

Который так недалек.