Повидло выглядело подло,

Угодливо лоснясь на блюдце;

Конфеток маленькие седла

Мечтали пышно развернуться,

Внезапно в пальцах осторожных

Гремящей кровлей представая,

А рты паслись вокруг пирожных,

Как рыбы, снизу подплывая.

Ныряя, двигались заедки,

И этим же неровным кругом,

Как медленные вагонетки,

Тянулись чашки друг за другом.

И завораживались взгляды

Картиною необычайной:

Чаинки, как дельфинье стадо,

Кружат в бездонной толще чайной.

И реплики слонялись праздно,

Сродни не разуму, а зренью,

Но излучало безучастно

Свой блеск магический варенье.

Нематерьяльная, немая

Мой разум всасывала толща,

И что б вам было, не мешая,

Еще минутку выждать молча!

Опять, внимая ошалело

Высказываниям глупейшим,

Я позабыл, как делать дело

И что рассматривать в дальнейшем.

Не задавали б вы вопросов -

И я б не потерял наитья,

Как живописец и философ,

Проникнув в сущность чаепитья.

В дверях качнувшись тяжело,

Плечом в косяк врезаюсь я.

<Опять надрызгался, мурло?> -

Воскликнет скорбная семья.

Но я презрительно молчу,

Ища в квартире водопой,

И, как в балете, волочу

Ступни немного за собой.

Вы так браните жизнь мою,

Что слышно даже во дворе,

Но перед вами я стою,

Качаясь, как вода в ведре.

Я в свой скрываюсь уголок

И раздеваюсь там, ворча,

Порой заваливаясь вбок

И суетливо топоча.

В испуге закричит тахта -

Но я в тот миг уже усну

И из раскрывшегося рта

Пущу блестящую слюну.

Не докучай же мне, семья,

Своей бессмысленной борьбой:

За чаркой примиряюсь я

И с миром, и с самим собой.

Зайдем с товарищем в подъезд

И чувствуем, покуда пьем,

Что мир - не худшее из мест

И мы немало значим в нем.

Притаюсь под угрюмой стеной,

Поукромней найдя уголок,

Беспокойно следя за толпой,

За мельканьем бесчисленных ног.

Я в комочек ничтожный сожмусь,

Незаметным попробую стать,

Я ведь так проходящих боюсь,

Что и взгляда не в силах поднять.

Проходящих беззвучно молю

Поспешать, на меня не смотреть;

Невниманье, забвенье стерплю,

Но вниманье их страшно терпеть.

Несказанная давит тоска,

Лишь увижу, мертвея душой,

Что, качаясь на пятку с носка,

Встали вы, поравнявшись со мной.

На смешное мое добрецо

Вы помочитесь, стоя кругом,

Или просто, подумав, в лицо

С маху врежете мне сапогом.

И я плачу, неслышно почти,

Заточен в безысходном кругу:

Не могу по дороге пойти

И уйти от нее не могу.

Где между фабрик вьется Лихоборка,

Забуду я постылый твой уют,

Мой пыльный город, высохший, как корка,

Которую с покорностью жуют.

И здесь, в кленовой чаще хаотичной,

Где бой бутылок и клочки бумаг,

Я образ свой, до тошноты приличный,

Сменю личиной короля бродяг.

Пускай и мне с ней не удастся сжиться -

Как прежнее ко мне не приросло, -

Но бедный пир безудержно вершится,

И теплой водкой челюсти свело.

Я ржавой жести слышу шелушенье

И как сараи старые скрипят,

И восхваляю саморазрушенье,

Всех связей разрешенье и распад.

И тем, кто будет восхищенно слушать,

Я ни единым словом не солгу:

Ведь я сумею так себя разрушить,

Как не суметь и худшему врагу.

Вот я, шатаясь, вывалюсь из мрака -

Скрежещут по асфальту башмаки

И тень за мной крадется, как собака,

Чтоб вылизать кровавые плевки.

Плетусь, забыв все временные лица,

Сумев через смертельное питье

До жалкой сердцевины умалиться,

Спасающейся в логово свое.