Не просто так дышу я пылью

На улицах, с толпою вместе –

Удостовериться решил я,

Что город мой стоит на месте.

Пока я пребывал в отлучке –

Безумец! Более недели! –

Москва почти дошла до ручки,

Ее чертоги опустели.

Москва нежна, как орхидея,

И коль тебя разъезды манят

И не дают следить за нею –

Она, естественно, завянет.

Москвою заниматься надо,

Промерить всю ее ногами,

Увидеть в ней подобье сада

И унавоживать деньгами.

На улицы с восторгом выйдя,

Как певчий на церковный клирос,

Я не стесняюсь слез, увидя

Тот дом, где я когда-то вырос.

За все труды и эти слезы,

Садовник, ждет тебя награда –

Когда мистическая роза

Вдруг засияет в центре сада.

Прибрежье пеною узоря,

Большая, как художник Рерих,

Вся сдвинулась махина моря

И медленно пошла на берег.

Да, море глубоко, как Рерих,

Глотай же эту рифму молча.

Смотри: не мысля о потерях,

Встают войска из водной толщи.

Блестя парчовою одеждой,

Идут, не прибавляя шага.

Не оставляет им надежды

Их благородная отвага.

Ни пятна бирюзы и сини,

Ни отблеск, вспыхнувший угрюмо,

Им не преграда. Сам Россини

Не создавал такого шума.

Гляжу с обрыва, стоя вровень

С полетом плавающим птичьим.

Пожалуй, даже сам Бетховен

С таким не сладил бы величьем.

А я не так глубок, как Рерих,

Чтоб не страшиться преисподней,

Со стоном лезущей на берег,

И мне не по себе сегодня.

Заботы мира, здесь я не ваш,

Вот оно – всё, что стоит иметь:

Бутылка муската, сыр и лаваш,

Чеснок, помидоры – добрая снедь.

И не найдется прочней преград,

Нас отделяющих от забот,

Чем дикие розы и виноград,

Образовавшие зыбкий свод.

Падает ветер в листву стремглав,

Тени текут по белой стене,

И предвечерний морской расплав

Лучами сквозь листья рвется ко мне.

А к ночи бессонный ветер морской

Бессвязной речью займет мой слух.

Пусть его речь и полна тоской,

Но эта тоска возвышает дух.

Лишь в одиночку стезю свою

В пространствах мрака можно пройти,

И я за мужество с ветром пью,

Которое нам так нужно в пути.

Как декорацию из-за кулисы,

Ночью увижу я домик с балконом –

В свете, что льется на три кипариса,

Мечутся бабочки в танце бессонном.

Мыши летучие вкось пролетают,

Трепетным лётом наполнив округу,

С лёту звезду ненароком хватают –

И выпускают, пища от испуга.

Света мазки на бетоне дорожек

Четко распластаны, как на картине;

Свет, что на тополь упал из окошек,

Резво взбегает по листьям к вершине.

А над вершиной луна проплывает,

Свет распылив по горе темнорунной.

В домике бриз занавески вздувает,

Словно одежды на девушке юной.

Слышатся смех и обрывки беседы,

Звоном сверчков отвечает округа,

И наплывает подобием бреда

Чувство утраты последнего друга.

Глядя на домик под шиферной крышей

С лунным сияньем, текущим со ската,

Чувствую я всю безмерность небывшей,

Но надрывающей сердце утраты.

Ждет луна переклички шакалов и сов,

Чтоб над морем взойти из-за горных лесов,

И та мертвая зыбь, что колеблется в нем,

На востоке засветится мертвым огнем.

Кто-то в зарослях что-то сухое грызет,

И по морю свечение тихо ползет.

Этот свет с кудреватых изгибов резьбы,

На откосе торча, отряхают дубы.

Не смутив полнолунья зловещую тишь,

Среди звезд вдруг забьется летучая мышь

И метнется к лицу, словно черный лоскут…

Я отпряну – и вот он, обрыв, тут как тут.

Там на белых каменьях вздыхает волна,

Искры лунные словно всплывают со дна,

И смещается к западу передо мной

Область зыби светящейся вслед за луной.

Старый дом под дубами – в изломах теней,

Но другие изломы острей и грозней:

Ухмыляются трещины полной луне

Под плющом погребальным на светлой стене.

Скоро сбудутся злые заклятья луны,

И обрушится берег в объятья волны

Вместе с живностью всею недоброй ночной,

Вместе с домом, с деревьями, вместе со мной.

Упал на море тяжелый пласт,

Ящера гор громадный язык –

Мыс под названьем Идокопас,

Путь преграждающий в Геленджик.

Его обрывов слоистый срез,

Его курчавых лесов руно –

Всё сглажено, стерто и смягчено

Розово-дымным светом небес.

Светится в небе узкая щель,

В красно-лиловом тает дыму.

Сверчок настраивает свирель,

Дремотной трелью встречая тьму.

С откоса летит на другой откос,

Вдоль всех перепархивает излук

Древесных дудочек светлый звук,

Чуждый людских восторгов и слез.

За миг, в который закат погас,

Домчатся трели певцов ночных

До самого мыса Идокопас,

Где друг неведомый слушает их.