* * * Как хорошо шагать в обновках По шумной рыночной Москве - В ушастых фирменных кроссовках, С бейсболкою по голове, В костюме <Адидас>, похожем На заревые облака, Чтоб было видно всем прохожим Зажиточного чувака. Где можно заработать бабок - Не нужно лишним людям знать. Я от товара глупых бабок Не постесняюсь отогнать. Возьму товар и сдам дороже, Пусть хоть на несколько рублей, Но сумочка турецкой кожи Заметно станет тяжелей. И моего сознанья недра Заветный образ отразят Приплясывающего негра В бейсболке козырьком назад. Подругу я найду с годами, Чтоб в шмотках понимала толк, И с молодыми чуваками Заговорю как старый волк. Повествованьем, полным жара, Заворожу младых людей - О том, как бились за товары В годину юности моей. * * * У кошки прохладные лапки, Когда она ходит по мне, Лежащему в пыльной канаве В запойном беспамятном сне. И вот на груди моей впалой, Прикрытой худым свитерком, Мурлыча, устроится кошка Увесистым теплым комком. Проснусь, непривычно согретый, И в пальцах почувствую зуд, И в мягкую теплую шерстку Безглазые пальцы вползут. И в сладком томительном спазме Сожмется рука, как тиски, И кошка отчаянно взвоет, И хрустнут ее позвонки. Обмякшее тельце, как куклу, Я в пыль равнодушно швырну, Взгляну, как оскалились зубки, Как хвост растянулся в струну. И тут же о кошке забуду, И шатко к пивнушке пойду, И там языком непослушным Я мудрую речь поведу. И будут приятели тупо Таращиться, словно сычи, Вдыхая прилипчивый запах Предсмертной кошачьей мочи. * * * На вас я взглядом осовелым Гляжу со строгостью барбоса. Так сладко заниматься делом, Решать различные вопросы. Быть непонятливым так сладко, Не реагировать на шутки, Просить, чтоб излагали кратко, С трудом выкраивать минутки. Но я бы слег в недуге грозном, Когда прерваться мне пришлось бы: Не смог бы я с лицом серьезным Тогда вникать в чужие просьбы. Я постарею как-то сразу, Когда не буду на посту я; Начнут посулы и приказы В мозгу крутиться вхолостую. И тишина в ушах застрянет, Бесплодны станут все движенья, - Ведь откликаться мир не станет На жесткие распоряженья. И наконец, прорвав молчанье Просителей и телефонов, Ко мне докатится вещанье Не человеческих законов. * * *
Охотникам за черепами Спокойной жизни не дано, Они живут на тазепаме И, чтоб забыться, пьют вино. Непросто подыскать аллейку, Чтоб там старушку завалить И после сухонькую шейку Ножом зазубренным пилить. Непросто гнаться за ребенком По лестницам до чердака, К тому же детским головенкам Цена совсем невелика. И уж тем более непросто Отцов семейства добывать - Свирепых, саженного роста, Способных в клочья разорвать. В кустах, разделывая тушу, Как не задуматься подчас: А вдруг они имеют душу И даже понимают нас? А вдруг своим предсмертным воем Нам шлют проклятия оне? Такая мысль ведет к запоям, Бессоннице и седине. Пойми ж охотника страданья И снисходи к его страстям, Голов засушенных собранья Показывая всем гостям. Сначала дай ему целковый, А уж потом гони с крыльца И не бросай худого слова В припухлость красного лица. * * * От ваших мерзостей и зол, От скверны, коей нету меры, С проклятьем в горы я ушел, Укрылся в темные пещеры. Вы тешили слепую плоть, Стяжали суетой оболы; Жалея вас, исторг Господь Из уст моих свои глаголы. Но пуще вы впадали в блуд, От правды в уши закрывали, А мне вредили там и тут, Мне клички низкие давали. Когда же неба грозный князь Вам сотворит по вашей вере - Вопя, стеная и трясясь, Придете вы к моей пещере. Ну что, сквернавцы, кто был прав? Теперь иначе вы поете, Но, вид раскаянья приняв, Меня-то вы не проведете. Я мог бы Бога умолить, Но грех ползет за вами тенью. Вас всех пора испепелить, Дивлюсь я Божьему терпенью! Я мог бы, если б пожелал, Покончить голод, мор и войны, Когда бы я не сознавал, Что вы стараний недостойны. Достойней вас последний скот, Вы дерзки, лживы и бесстыдны. Прочь, низкий, лицемерный род, Ублюдки волка и ехидны! Мне прокаженный и урод Милей, чем вы, сосуд пороков! Прочь, низкий, лицемерный род, Теснитель мудрых и пророков! И чтобы вы исчезли с глаз, Подобны трусостью шакалам, Я из пещеры в сотый раз Толпу закидываю калом. |