Две полуголые эльфийки, напившись водки с шампанеей,

на травке танцевали джигу, а может, просто сельский твист.

Плескалась у лужайки речка с названьем кельтским Малофея,

и небосвод над лесостепью был упоителен и чист.

Не помню, как мы оказались с моим приятелем Коляном

на фестиывале толкинистов, где под волынки шел распляс,

скакали мужики в юбчонках, но к ним, укуренным и пьяным,

их девки были равнодушны, они предпочитали нас.

Им, юным, трепетным, нескладным, видать, наскучило общенье

на тему хоббитов и эльфов, ирландских танцев и бухла,

и мы, варяги удалые, на малосольных девок злые,

схватив двух самых развеселых, поперлись с ними на дела.

Шумел камыш, деревья гнулись, трава примялась на лужайке,

две осчастливленных эльфийки, вскочив с травы, пустились в пляс,

и к ним на пляску набежали бельчата, ежики и зайки,

и из воды вдруг член поднялся - огромный, с парой красных глаз,

а вслед за слизистой елдою явилась туша над водою.

"Ихтиозавр", - Колян присвистнул. - "Лох-несский монстр", - добавил я.

"Дракон Фафнир! - вскричали тетки. - Приди, порви на нас колготки!" -

"Да мы уже вам их порвали!" - я бросил в сторону бабья,

а сам подумал: что за мерзость явилась нам из русской речки?

Откуда вся эта приблуда, все эти танцы на лугу,

все эти пляшущие зайки и чокнутые человечки,

которых я не понимаю (хотя, задвинуть им могу)?

А монстр все ближе надвигался, сопел и хлюпал, двигал шеей,

с головки маленькой стекала зелено-желтая слюна,

заря кровищей набухала над древней речкой Малофеей,

и монстр, пихнув эльфиек тушей, вцепился в друга Коляна.

Колян, повиснув на футболке, задрыгал в воздухе ногами

и, изогнувшись, ткнулся рожей дракону в сомкнутую пасть.

И вдруг джракона охватило густое розовое пламя,

Коляна резко отшвырнуло, а монстр в огне успел пропасть.

И там, где был дракон поганый, вдруг добрый молодец явился

в расшитой золотом рубахе и с диадемой в волосах,

он сапожком зеленым топнул и в пояс Коле поклонился,

и слезы жемчугом блеснули в его каштановых усах.

"Исчезли колдовские чары! - воскликнул принц золотокудрый. -

Проклятье феи Обдристоны ты поцелуем свел на нет.

Какой же я был недотепа, членоголовый и немудрый!

Ведь я за девками гонялся все эти тыщу с лишним лет.

Зацеловал за эти годы я их не меньше митллиона,

простолюдинок и дворянок, да и принцесс штук 800.

А оказалось. что заклятье у королевича-дракона

в педерастии состояло. Ну я муфлон, ну я удод!

За это, брат, проси что хочешь. Проси что хочешь, рыцарь Колька,

снимай с башки мою корону, а хочешь, в задницу дери!

Меня затрахали девчонки, ну, то есть, я порвал их столько,

что хочется других изысков. Ах, что за попка, посмотри!"

Принц приспустил свои лосины и повернулся к Коле задом,

и Коля снял с него корону, и, чтобы не было обид,

потеребил, нагнул и вставил. А две эльфийки влажным взглядом

за этим действом наблюдали, имея очень грустный вид.

Вот так мы съездили с Коляном на съезд эльфийцев-толкинистов,

вот так мы трахнули дракона и золотишком разжились.

В столице принца мы отдали учиться в школу визажистов,

он нам звонит и сообщает, что у него все хорошо.

И те две тетки нам звонили, про принца спрашивали что-то

и звали мощно оттянуться под видео "Самцы Кольца",

но мы сказали, что не можем, что, типа, срочная работа,

что мы их, гадин, ненавидим,

они разбили нам сердца.

Внемлите, трудяга и лодырь-мерзавец,

тому как удачу сгребли за аркан

Григорьев, божественный юный красавец,

Добрынин, могучий, как дуб, великан.

Они были бедны и много трудились

(хоть знал их в стране чуть не каждый алкан) -

Григорьев, прекрасный, как юный Озирис,

Добрынин, могучий, как дуб, великан.

Стихов и музЫки написано море,

их любит народ, и элита и свет,

но беден, как мышь, композитор Григорьев,

но нищ, словно крыса, Добрынин-поэт.

А их закадычный дружок Пеленягрэ

давай их учить, как деньгу зашибить:

"Купите, брателки, побольше виагры,

начните богатых старушек долбить!"

Но гордо намеки постыдные эти

отринули два сизокрылых орла.

С тех пор не встречал я на нашей планете

Витька Пеленягрэ. Такие дела.

А денег все нету, и нету, и нету,

кругом же красотки, рулетка, стриптиз.

Как жить без богатства большому поэту?

Любовь ведь не словишь на просто кис-кис!

Стремясь уберечься от желчи и стресса,

вливали в себя за стаканом стакан

Григорьев, божественный юный повеса,

Добрынин, могучий, как дуб, великан.

На кладбище как-то они накирялись,

на старых могилах плясали канкан

Григорьев, божественный юный красавец,

Добрынин, могучий, как дуб, великан.

Когда ж они водкой по уши залились

и Бахус к земле их, болезных, прибил,

в ночи на кладбИще бандиты явились,

чтоб золото спрятать средь старых могил.

От водки кавказской одеревенелый,

могучий Добрынин сквозь щелочки век

увидел, как в свете луны оробелой

копается в почве плохой человек.

Добрынин хотел обругать святотатца,

но в горле застрял непослушный язык.

Потом над могилами выстрел раздался,

и тот, кто копал, прямо в яму - пиздык.

И вышли из тени два жирных муфлона

и тощий, как жердь, одноглазый мозгляк,

засыпали почвой свои миллионы,

а с ними кровавый зарыли трупак.

А дня через три, а быть может, четыре

Москву поражали кабацкой гульбой

Григорьев, красивейший юноша в мире,

Добрынин, могучий и старый плейбой.

В парче и атласе, в шитье от Армани,

швыряясь купюрами в пьяных метресс,

увязли в богатстве, как мухи в сметане,

Добрынин-батыр и Григорьев-балбес.

В ажуре поэты беспечные наши,

и детям останется наверняка,

и пьют они дружно из праздничной чаши,

которой стал череп того трупака.