Мужья. Опус № 4. ("Рокировка") Андрею Добрынину Я не хотел побоев и расправы, я не хотел идти тропой войны, считая, что невинные забавы оплачиваться кровью не должны. Я одевался. Нежная подруга с одра любви шептала: "Ты придёшь?" Но грозный крик вошедшего супруга поверг её в паническую дрожь. Он закричал: "Убью! Убью гадюку!" - и вытащил откуда-то топор. Как Пушкин бы сказал, живую муку отобразил её смятенный взор. Муж ринулся к одру. Еще немножко - и не было б красавицы моей. Но я успел ему подставить ножку - и рухнул, как подкошенный, злодей. Его башка окружность описала и врезалась в аквариум в углу, и рыбки цвета жёлтого металла запрыгали по битому стеклу. Облепленный растительностью водной, промокший, с расцарапанным лицом, муж поднялся и с яростью животной заверещал: "Расправлюсь с подлецом!" Его молниеносную атаку остановил удар моей ноги - я так в висок ударил забияку, что тот едва не потерял мозги. Я вспрыгнул на поверженное тело и станцевал чечётку на груди - там у бедняги что-то засвистело, и хриплый голос молвил: "Пощади!" Я усмехнулся, на паркет спустился, щелчком стряхнул пылинку с рукава, затем у телефона примостился и прокрутил две цифры, "О" и "2". ...Когда ушел милиции патруль, лупя злодея в шею и живот, по радио пел песню "Бибигуль" любимый мой ансамбль "Бахыт-Компот". Откланялся последним капитан, завёрнутый топорик унося. И, выгнув свой кошачий гибкий стан, красавица спросила, чуть кося: "Его посадят?" - Я ответил: "Да", - и стал по ножке пальцами водить. "А ты ещё придешь? Скажи, когда?" - И я сказал: "Зачем мне уходить?" Мужья. Опус № 5.
От власти этого ничтожества ты, без сомнения, устала. Не заслонят его убожества вагоны жёлтого металла. Пусть он богат, как царь египетский, пусть ты купаешься в мильонах, а всё же я, оболтус липецкий, милей тебе, о Синдрильона! Да, ты была когда-то Золушкой, теперь ты вроде бы принцесса. Рассталась птица с вольной волюшкой, сменяв на клетку ветви леса. Но этот крошка Цахес гадостный, увы, не принц из доброй сказки, и потому-то ты так радостно на раутах мне строишь глазки. ...Вчера пришло твоё послание - я целовал скупые строки и всё твердил, как заклинание: "Мучитель мой в командировке". Я по указанному адресу явился ровно в семь пятнадцать. Ты возопила: "Дево, радуйся!" - и предложила "танго сбацать". От слова "сбацать" я поморщился, но слову "танго" улыбнулся и, глядя, как твой бюст топорщился, в стихию танца окунулся... Очнулись мы уже счастливые, на люстре мой жилет качался. Победой лёгкой и красивою заморский танец увенчался. Как два соцветья экзотических, передо мной вздымались груди, как два тугих плода тропических на крепко выкованном блюде. Царил над шеей лебединою округлый подбородок Будды, а дальше губы - мёд с малиною, Венерин нос, глаза Иуды... О женщины, о тли ничтожные, о ненасытные микробы! Вы сотворите невозможное, чтоб усладить свои утробы. Сегодня вы судьбину хаете, продаться мня за горстку злата, а завтра в злате утопаете, возжаждав грязного разврата, возжаждав низости, падения, мол, на, откушай, благодетель!.. Увы, пусты мои радения за нравственность и добродетель. Но отогнал я прочь сомнения, и в тот же миг оставил ложе, и на прощанье - шутка гения! за мужа дал тебе по роже. Моя промежность подгнивала Моя промежность подгнивала и попка склизкою была, пока подгузники "Омфала" маманя мне не принесла. Теперь я гажу без опаски по восемь-десять раз на дню, и радостно сверкают глазки, и я маманю не виню за то, что сука, блядь такая, ебётся, водку жрёт и спит. Нет, я её не осуждаю! Пускай, Господь её простит! Теперь в подгузниках "Омфала" и сух, и весел я, как чёрт, и мне плевать на тонны кала и плохо сделанный аборт. Мольба к моей ручной мушке, заменяющей мне ловчего сокола Мой предок, викинг краснорожий, святому Невскому служил и между дел сдирать одежи с новогородских баб любил, любил с посадской молодухой забраться в чей-нибудь амбар, любил и псу-тевтонцу в ухо в честном бою влепить удар. Но соколиную охоту он отличал средь всех забав, и был ему Кирюшка-сокол любее брани и любав. Итак, у предка был Кирюшка, он с ним Краснова зверя брал. А у меня - ручная мушка, ее в пивбаре я поймал. Она садится, словно кречет, на мой подъятый к небу перст и взгляды сумрачные мечет на всё съедобное окрест. То принесет мне пива кружку, то сыру полтора кило. Ах, мушка, дорогая мушка, как мне с тобою повезло! Я б почитал себя счастливцем и жил бы - в ус себе не дул, когда б в пяту моих амбиций не вгрызся чувства тарантул. Пленен я дивною Надавой, но ... видит око - зуб неймёт. Она сквозь жизнь проходит павой и на любовь мою плюёт Да, ей плевать с высокой горки на мой магистерский титул, ведь я не Пушкин и не Горький, не Михалков и не Катулл. Злой ураган страстей раскокал все лампы на моём пути... Ты, моя мушка, - ловчий сокол, лети, родимая, лети! Лети скорей к жестокосердой, ока сейчас варенье ест и лобызает морду смерда... Лети скорей в её подъезд! Ворвись как вихрь в её квартиру, на смерда чайник опрокинь и по лбу моего кумира щипцами для орехов двинь, Чтоб кровь из рассеченной брови текла по шее и груди! Ты чашку маленькую крови из этой ранки нацеди и мне на стол, мой сокол милый, поставь скорее эту кровь, чтоб ею я с безумной силой излил в стихах свою любовь. |
