Империя По утрам, целуясь с солнышком, небеса крылами меряя, я парю орлом-воробушком над тобой, моя Империя. Озирая территорию, кувыркаюсь в атмосфере я. Я люблю твою историю, я люблю тебя, Империя. Воевали нам колонии Ермаки, А.П.Ермоловы, в Адыгее и Полонии нерусям рубили головы. Завелись поля не куцые у великой русской нации, но случилась революция - и пошла ассимиляция. Побраталась Русь с ордынцами, получилась Эсэсэрия. Я люблю тебя, Империя. Я люблю тебя, Империя. Судьбы нас сплотили общие, слитным хором петь заставили, пели мы, а руки отчие били нас и раком ставили. Были радостные звери мы - стали скользкие рептилии. Я люблю тебя, Империя, царство грязи и насилия. Расфуфыренная, гадкая, видишь, как младенец хнычу я, глядя на твое закатное, обреченное величие. Вот придёт японец с роботом, немец прибежит с компьютером, выжрут шнапс - и с диким гоготом по кусочкам разберут тебя. И тогда к чертям собачьим я разгрызу себе артерии и полягу сдутым мячиком на развалинах Империи. Чушь! К чертям! Прости мне, Родина, всплеск минутного неверия. Я люблю тебя, Империя! Я люблю тебя. Империя! На грязюках на болотистых, где одни лягушки квакали, всходят пурпурные лотосы, а меж них шныряют цапели. Где паслись утята гадкие, нынче бьют крылами лебеди. Стали девки наши сладкие со спины, с боков и спереди. Проходя-бредя столицею, я нет-нет - и дерну за косу то киргизку круглолицую, то грузинку круглозадую. И не важно, что по-прежнему не везёт девчонкам с мордами, зато души стали нежными, зато груди стали твёрдыми. В юных бошках мысли роются, молодёжь прилежно учится. Мы построим, что построится, мы получим, что получится. А получится, уверен я, развесёлая мистерия. Я люблю тебя, Империя. Я люблю тебя, Империя. Имплантант Тот, кто с генитальным имплантантом по земле идет, собой гордясь, будь он хоть дистрофом, хоть Атлантом, с женщиной шутя вступает в связь. Не боится он, что не восстанет в нужный миг задумчивый гордец и что от работы он не устанет на второй минуте молодец. Не боится он, что от виагры кровь из носа хлынет даме в глаз, что, как от поэта Пеленягрэ, убежит супруга на Кавказ. Он не человек уже, а киборг, даму в смерть он может удолбить. Будь я дамой и имей я выбор, я не стал бы киборгов любить. Нет в таком долбилове интриги, нету в этом счастья, пацаны, нежности волшебнейшие миги нам в минуты слабости даны. Женщина на сморщенный твой хобот поглядит и скажет: «Жалкота!», -- а потом начнет губами трогать, и не выпускает изо рта. Как молитву шепчешь: «Зайка, ну же!» -- обращаясь к спящему во рту, а тому не хочется наружу, он спугнуть боится красоту и лежит, мерзавец, затаившись, и подруга, чмокая губой, тихо засыпает, утомившись, прекратив нелегкий спор с судьбой. И вот тут внезапно понимаешь силу человеческой любви, и из губ любимой вынимаешь свой бум-бум, набухший от крови. Пробормочет милая спросонок: «Гиви, хватит, почему не спишь?» -- но уткнувшись в груди, как ребенок, ты ошибку эту ей простишь. Потому, наверно, не хочу я вставить генитальный имплантант, что бесчеловечность в этом чую, что не киборг я и не мутант. Пусть металлом мне заменят кости, пусть вкачают в мышцы поролон, но про бумбо думать даже бросьте, мне живым и жалким нужен он. |
