Я хочу писать балладу, потому что скоро лето,

потому что в чёрном небе бьёт луну хвостом комета.

и манто из горностая надевать уже не надо.

Скоро лето, скоро лето, я хочу писать балладу!

Вот пастух придурковатый на прогулку гонит стадо,

мать-и-мачеха желтеет. Скоро лето, как я рада!

Хорошо, что скоро можно будет искупаться где-то,

где завистники не станут обсуждать, как я одета.

Вот я выйду из речушки в брызгах солнечного света,

и ко мне подкатит с рёвом мотоциклов кавалькада,

в чёрной кожаной тужурке, с чёрным шрамом от кастета

чёрный князь мотоциклистов мне предложит шоколада.

Он предложит прокатиться до заброшенного сада,

где срывать плоды познанья можно, не боясь запрета;

он не знает, что зимою начиталась я де Сада,

он не знает про де Сада, он узнать рискует это.

Мы помчимся с диким визгом мимо тихого посада,

и филистеры решат, что вновь у рокеров вендетта,

и когда на мост мы въедем - прыгну я с мотоциклета

и войду торпедой в воду, распугав и рыб и гадов.

И, подплыв к заборам дачным, я увижу сквозь ограду:

одноногий грустный мальчик, ликом ясен, как микадо,

курит трубочку и плачет; в прошлом он артист балета,

у него лицо атлета, у него глаза поэта.

Никто не забыт и ничто не забыто!

И пусть моей жизни исчерпан лимит,

всё так же люблю я тебя, Аэлита,

ярчайший цветок среди всех Аэлит.

Порою, с постели вскочив среди ночи,

я в памяти вновь воскрешаю твой взгляд,

и вновь твои жгучие сладкие очи

о тайнах любви до утра говорят.

Я силюсь обнять твои хрупкие плечи,

я воздух хватаю дрожащей рукой...

Я старый и нервный - а это не лечат,

лишь смерть мне подарит желанный покой,

Какими ты тропами нынче гуляешь,

в каких перелесках срываешь цветы?

Наверное, внуков румяных ласкаешь?

Иль в ангельском хоре солируешь ты?

Зачем же ты мучишь меня, марсианка?!

Зачем моё сердце терзаешь опять?

Зачем ты с упорством немецкого танка

его продолжаешь крушить и ломать?

Зачем твое имя звучит "Аэлита",

зачем оно сводит поэта с ума?

Никто не забыт и ничто не забыто.

Зима. Аэлита. Россия. Зима.

Все больше киборгов на свете,

все больше в мире киборгесс,

творится на большой планете

невероятнейший процесс.

Об этом киберманьеристы

уже писали, и не раз,

но ни Гринпис, ни коммунисты –

никто не хочет слушать нас.

Придумал кто-то мак и коку,

и телевизор в мир послал,

и человек – хвала пророку –

подобием машины стал.

Еще вчера, как мне казалось,

нормальный рядом жил чувак,

а нынче, глянь-ка, что с ним сталось,

какой-то заводной червяк,

противный склизкий и вертлявый,

настырный пучеглазый гад,

всегда спешащий за халявой

обшитый кожей агрегат.

Вот девочка жила и пела,

растила ум и красоту,

и вдруг душа ушла из тела,

девчонку вижу – но! – не ту.

Две мутных маленьких стекляшки

на месте дивных серых глаз.

Блин, что вселилось внутрь Наташки?!

Огонь, огонь внутри угас!

Она окинет мутным взглядом

твою машину и прикид –

и щелканье раздастся рядом:

считает, падла, рендерит.

Но если в морду дать соседу –

он увернется, скользкий гад,

сбежит, как под Полтавой шведы

от русских драпали солдат.

И если часто бить Наташку,

какое б ни было бабло,

она сбежит от вас, бедняжка,

шепча: «Опять не повезло».

Программа самосохраненья

в Израиле, Европе, США

у киборгов на изумленье

продуманна и хороша.

А вот арабская программа

давать частенько стала сбой,

не редкость там, что кибер-мама

шлет кибер-сына на убой.

Она твердит: отмсти гяуру,

и сам погибни, как герой,

всю их жидовскую культуру

взорви, бля, на хуй, и урой.

И вот арабский кибер-парень

садится в крупный самолет

и стюардессе дав по харе,

из жопы пушку достает.

Все остальное нам известно,

и гибнут киборги опять.

Нет, надо, надо повсеместно

программу киборгам менять.

Но, все-таки, хвала Аллаху,

что мусульманский механизм

обычно хезает со страху,

когда цепляется за жизнь.

Так возблагодарим же Бога,

что сконструировал всех нас,

что нас, засранцев, очень много,

мы – большинство всех вер и рас.

А этих поцев беспрограммных

мы разбомбим и все дела,

и мир во всех настанет странах.

В’алла акбар! Ва иншалла!