С неба, а точнее с вершины скалы ударил красный луч лазерного целеуказателя, мигнул лишь на секунду, а затем исчез. Хлыст вышел в эфир и продиктовал всем частоту канала этого стаба. Только Кондитер переключился, как там заговорили:

– Вы кто такие, мы вас не звали. Идите на…

День сорок третий

Поселение диких

Минус тридцать четыре градуса по Цельсию

– Вы кто такие, мы вас не звали. Идите на другую частоту. Это внутристабовая, – недружелюбно пробухтели на том конце.

– Принял, – отозвался Хлыст. – Цифры продиктуй, а то я в этих местах первый раз.

– А откуда частоту знаешь?

– У рейдеров взял.

– Понял, – говоривший продиктовал частоту, и все разом перескочили на этот канал. Там на связи был уже другой человек, говорил он с уверенностью хозяина замка, что глядит на нищих чумных крестьян, стучащих в ворота.

– Кто такие? Какого рожна на ночь глядя приперлись?

– Хлыст меня зовут. Караванщики мы. Едем на Ледокол. Просим ночлега.

– Расценки знаете?

– Примерно представляем.

– Ждите. К вам спустятся.

Прошло несколько минут, прежде чем на вершине скалы появилась крохотная светящаяся точка фонаря. Бац, и точка размазалась в линию, протянувшуюся к подножию. Моргнуть не успел, а внизу уже шарится тень, тычет себе под ноги лучом света словно слепец тростью.

Хлыст выпрыгнул из машины, тоже включил фонарь и пошел навстречу. Переговоры он провел быстро. Вернувшись, приказал сменить частоту, чтоб нас не подслушали, и тут же начал командовать.

– Так, бойцы, подъезжаем до упора – прячем транспорт, там покажут, где. Дежурные в машинах по графику. Остальные, бабки и жратву с собой. За товарами утром вернемся. И это… – командир замялся. – Языками особо не чешите, рты не разевайте, по сторонам пялиться не надо, и, самое главное, яйца в кулаке держите, мля. Если у кого с этим проблемы, сразу мне говорите, останетесь сторожить, потому что там из-за этого в конфликт вступать никак нельзя. Я серьезно, кастрирую нахер, без шуток.

– Что там такое, командир? – уловив обеспокоенность в голосе Хлыста, спросил Кондик.

– Пока ничего, но… Короче, доверьтесь, чувствую я что-то такое.

Колонна подъехала почти в упор к скале. Там нас жестом остановил человек. Затем он повернулся спиной, чуть завалился вперед, выставив ладони, и начал делать странные пасы руками. Стена льда треснула.

У Кондитера даже рука на коробку передач дернулась. У цельного основания скалы вдруг появились швы как у кирпичной кладки, и ледяные блоки начали с треском выходить и аккуратно складываться друг на друга.

– Че замерли? – рыкнул Хлыст. – Первый раз в Улье что ли, мать вашу. Газу! – машины снова затарахтели и заехали в образовавшийся проход. Блоки за нами встали на место, и мы оказались заперты внутри ледника. Свет фар причудливо отражался от гладких стен.

– Движки глушите, тут вентиляции нет, – снова подал голос командир.

Управляющий льдом человек оказался заперт вместе с нами. Хлыст о чем-то с ним переговорил. Мы переставили машины кучнее и повылазили все уже с пожитками. Я отыскал в толпе Варика.

– Был здесь? – почему-то шепотом спросил я.

– Нет, но слышал. Наверху, говорят, вообще красота. Только ветер, зараза.

Один из блоков снова покинул свой паз. Люди цепочкой потянулись наружу. Хлыст раздал последние указания дежурным и вышел вместе с остальными. Там нас уже ждал большой деревянный лифт на тросах. Конструкция доверия не внушала, но выбора у нас особо не было. Пришлось делить народ на две партии. Кабина заскрипела, затрещала и, покачиваясь, начала неспешно подниматься вверх.

Я оказался зажат в углу и мог сполна насладиться картинкой. Поднимались минут пятнадцать, не меньше. Наверху нас встретила целая делегация: несколько вооруженных бойцов, раскрасневшийся мужик, от которого шел пар в одном лишь полотенце, с прилипшим на плече березовым листом, и целых два священника в черных рясах.

Один худой, с диким взглядом и клочковатой бородой, второй, наоборот, высокий и плотный, глаза умные и добрые, а борода пышная и ухоженная. Похоже, не подвела командира чуйка. Интересное тут место.

За спинами людей возвышалась стена с воротами и башнями, слева от которой стояла длинная постройка.

Тот мужик, что был в одном полотенце, протянул руку Хлысту.

– Меня Пышма звать, я тут начальник гарнизона, – заявил мужик. – Оплата вперед. Внутрь стаба на ночь глядя не пустим. Бани и прочих удобств тоже не предлагаем. Только если завтра.

– Понятно, – сказал Хлыст и протянул Пышме кулек со споранами, тот передал его одному из стрелков, который и начал все пересчитывать.

– Пока заселяйтесь в гостевой дом. Места должно хватить, если кто не влезет, то так уж и быть, разместим в городе. Не на улице же им спать, ё-маё, – начальник местного гарнизона наклонился к Хлысту и что-то прошептал на ухо, тот кивнул.

– Давайте вон в тот дом, врубайте генераторы и печки затопляйте, – скомандовал Хлыст.

– Ну отдыхайте, – махнул рукой Пышма, – а завтра с утреца к вам человечек подскочит, всех желающих приглашаем на проповедь.

Все время, пока начальники переговаривались, меня не отпускало странное ощущение. Не сразу дошло, что это давление чужого взгляда. Я глянул на остальных местных и тут же наткнулся на колючий, острый взор худого священника. Он смотрел на меня даже не с холодом, с презрением. Первый раз, что ли, кваза видит?

Забив на придурковатого священнослужителя, я поплелся за остальными. Меня догнал Хлыст, придержал за рукав, наклонился и начал шептать:

– Завтра, когда за стены пойдем, не вздумай в одиночку шляться. И если на проповедь соберешься, то только в правую церковь.

– Охренеть, их там еще и две!

– Угу, и в левой тебе скорей всего башку отпилят.

– О времена, о нравы, – притворно вздохнул я, сделав зарубку в памяти.

Гостевой домик представлял из себя небольшой тамбурок или предбанник и один длинный зал, с низкими потолками и сразу с четырьмя печками. В каждом углу воткнули, что при такой кубатуре помещения немудрено. Попробуй его протопи.

Караванщики начали располагаться, кидали к стенам пожитки и расставляли на стол припасы.

– Че по алкашке, командир? – спросил кто-то из толпы.

– Две рюмки, и ни миллилитром больше, чтоб завтра не воняли перегаром. В трубку дышать просить не буду, но у кого стопор не работает, тем жалованье срежу.

Все понимающе закивали, и к глухому стуку тушенки о стол прибавилось радостное позвякивание бутылок. Дверь открылась, вошел Пышма. Березовый лист с плеча потерялся по дороге.

– О, уже расположились, ё-моё. Я тут по торговых делам списочек принёс, чтоб завтра время не терять. Сразу прикиньте, че к чему. Если вопросы есть, решим по рации, – сказав это, он отошел в сторону, и в помещение ввалилась вторая группа караванщиков.

Гомон усилился. Затрещали поленья в печках. Из-за этих звуков работу генератора в предбаннике почти не было слышно. Один из пассажиров вдруг достал гитару, и раздалось дружное: «О-о-о-о-о!». Зазвучал первый перебор. Народ тут же начал перебивать друг друга и накидывать варианты песен.

– Поэт, ты погоди минутку, я тост произнесу, а уже потом, начнешь – Хлыст встал, остальные поднялись за ним. Заскребли по полу отодвигаемые стулья. – Добрались, братцы. Сегодня ночуем в тепле, а это главное. Если получится, может, всё-таки выбью нам баньку, и отдохнём. Тяжелый переход получился. Так что давайте, чтоб доехали и без потерь.

Все начали чокаться. Даже я, сжимая в лапищах крошечную фляжку, аккуратно, чтоб не разбить рюмки и не помять емкости товарищей, сталкивал их тару со своей. Живец, словно бы увядший, потерявший во вкусе, провалился в пищевод.

– Тебе теперь вообще не напиться будет, – сказал вдруг Варик, увидевший выражение моего лица.

– Угу. Оно и к лучшему, и так эту дрянь в себя каждый день льём.