Тиморис, прихрамывая, подходит к Эгорду, оба смотрят на извивающийся бунт гигантов.

– Месть рабов рабовладельцам, – философски изрекает Тиморис.

Эгорд вспоминает о мести. Остров совершенно выбил из памяти Витора, Эгорд забыл, что привело его сюда, какая цель снарядила в поход и требует завершения... Волнуется лишь о Наяде, а Витор появился среди мыслей только сейчас. О боги, как легко сбиться с пути, как тяжело возвращаться!

– Смотри!

Тиморис указывает поверх гор, за которыми кроется селение.

Дым...

Густые тучи удушливого сумрака вытесняют небо.

И крики... Каша криков.

Глаза Эгорда стекленеют, сердце наполняется чем-то крайне скверным. Воин-маг бросается к тропинке, Тиморис едва поспевает...

Селение охвачено огнем. Пламя жрет, чавкает, языки лязгают как армия раскаленных ножей, домики хрустят сухарями, оранжевые кнуты молотят землю, в продавленных ямах горят камни, клубится пепел.

Люди разбегаются кто куда, пламя лупит по худеньким телам, сельчане вспыхивают легко, словно обмотаны промасленной соломой, проносятся хвостатыми кометами, через пару мгновений рассыпаются костями в лозах дыма.

Над крышами – костяной дракон. Кто-то пытается вырваться из огненного кольца, на них тут же смыкаются гигантские челюсти, крылатая нежить как надзиратель вокруг арены, бросает бегущих рабов обратно ко львам.

Милита шагает по главной улице, отстреливает людей, лук мечет фиолетовые полоски в разные стороны, глаза – провалы тьмы, сияет клыкастый оскал гнева и удовольствия.

Эгорд холодеет, будто изнутри отслаивается от собственной кожи, между ним и этой оболочкой – бесконечность пустоты. Не может быть!

Наяда!.. Где Наяда?!

– Стой! – кричит Эгорд не своим голосом. – Прекрати!

Перепрыгивает огненные барьеры, колосья пламени лижут ноги, рядом пыхтит Тиморис. Страшная картинка приближается, ходит ходуном: горящие люди и черноглазая смерть в плаще.

Отбрасывает рев, Эгорд впивается пальцами в горячую землю, обзор заполняется черепом дракона, потоки воздуха от машущих крыльев не дают подняться, жмут к склону холма. Челюсти раздвигаются, вой пронизывает плоть, можно даже видеть горбы звуковых волн. Дракон пресекает всякие попытки подняться.

Эгорд пробует ползти

– Милита! Прошу, остановись!

Немертвая мелькает меж домов, люди с криками и слезами шарахаются от серого призрака, тела в рваных прожженных одеждах слепо бегут в издыхающей надежде на спасение.

Милита загоняет десятка три людей на главную улицу, зареванная толпа сжимается в комок.

По лицу Эгорда слезы.

– Милита... Сестренка...

Немертвая с силой поднимает ладонь, словно удерживает небо, пальцы загнуты как когти, пронзительный вой. Люди неестественно выгибаются, ноги не касаются тверди... Тела превращаются в черную летучую массу. Она стягивается в ладонь Милиты. Обгоревшие, застреленные и раскушенные трупы тоже превращаются в ночную мглу, туман черной силы течет через все селение в центр.

Чернота обрисовывает силуэт Милиты, впитывается в нее, рука опускается. На дороге – белая гора скелетов.

Дома догорают, сквозь огонь просвечивают обугленные бревна, языки пламени становятся ниже, открывают скальный склон...

Саффлы. Армия синекожих монстров шевелит щупальцами, существа угрюмо торчат из земли как могильные плиты, ждут, когда стена огня рухнет окончательно. Некоторые подходят ближе, ищут лазейки в шеренге жара. Человеку есть, где пройти, но саффлы, видимо, с этой стихией на ножах, защитная слизь с кожи испаряется, родичи спрутов уязвимы к обезвоживанию сильнее людей.

Дракон с неохотой оставляет Эгорда и Тимориса, летит к саффлам, завязывается бой. Груда костей пикирует, кусает, бьет хвостом, саффлы пытаются захватить щупальцами, кому-то удается обрубить клешнями пару-тройку хвостовых позвонков.

Эгорд оказывается рядом с Милитой, девушка оборачивается, лицо молодое, упругое, хоть и по-прежнему серое, в глазах звездная белизна.

– Милита, что ты... натворила...

– Говорила же, у меня кое-какие счеты, – обыденным тоном говорит немертвая. – Теперь мы с этим островком почти квиты. Ах, эта сила...

Милита разводит руки, изящно потягивается, легкий бальный круговорот.

– Так приятно, будто заново родилась. Столько смертных жило никчемными бесцельными жизнями, но я сделала им подарок. Теперь их сила послужит благому делу! Разорву Зараха на мелкие ошметки, сожру, выплюну, скомкаю – и снова порву!

– Ты зашла слишком далеко.

– Это уже перебор, подруга, – мрачно бурчит Тиморис.

– Нет, дружок, – ласково отвечает Милита, – перебор – это забиться в норы на каком-нибудь острове, когда твой мир разрушают демоны, и ждать очевидной участи, вместо того, чтобы сражаться. А еще перебор – наобещать бес знает что, опоить, убаюкать, а потом отдать среди ночи каким-то темным личностям с плохими намерениями. Не переживай, мир большой, найдешь еще кучу девок.

Земля то и дело вздрагивает, будто в недрах бьется гигантское сердце. Спруты колотят щупальцами по острову, мечутся в цепях, снежная от пены вода заливает берега.

Ноги несут Эгорда в беспорядочном направлении, пламя и слезы обжигают щеки, взгляд скользит по скелетам, пытается узнать в истлевших кусках материи радужное платье... Но все как один, каждый из черепов может принадлежать Наяде.

Рядом волочится Тиморис, бормочет женские имена, Эгорд почти не слушает: что-то про девушек, с которыми воин здесь познакомился, какой была та и эта, с какими привычками, о чем мечтала...

Эгорд находит себя в битве с саффлами. Ярость обрушивает меч на одного, обрубает клешню второму, щупальце – третьему... Тиморис оттаскивает за слабеющий огненный вал, но Эгорд вырывается, клинок пронзает еще одну синюю тварь. Дракон на сей раз в союзниках, затупленный хвост тычет прицельно в склизкие головы, кто-то попадает в капкан челюстей...

Из толпы выходит Удараг.

Саффлы, будто мысленно сговорившись, опускают клешни и спинные щупальца, зато отростки у ртов начинают гибкий танец, со всех сторон бездны пастей, вновь жуткая музыка, что сразила ночью.

Эгорд падает навзничь, страх превращает мышцы в тряпки, проносятся самые мрачные воспоминания: гибель Витора, Милиты, Камалии, Наяды...

Однажды песня уже убивала Эгорда. В юности мечтал стать бардом, лучшим из лучших. Но бард должен совершить паломничество к сиренам – пройти испытание. Эгорд не сказал Витору, но знал, что друг отплыл в погоню… Любой, кто слушает песню сирен, умирает от пронзительного чувства красоты. И если сердце к концу песни не остановится от избытка чувств, это знак – будешь великим бардом. Взволновать чужие сердца можно лишь, когда сам хранишь покой. Как сирены. Иначе поддашься своим же чарам и песню не закончишь. Рифы сирен были усеяны костями: армия незадавшихся бардов… Умирал среди гнезд, девушки зябко оборачивались в руки-крылья, с тоской пели о волшебной стране из снега и льда, взгляды то отчаянно тонули в пустоте, то поднимались к небу с надеждой, будто сирены желали вернуться в ту страну, откуда улетели тысячи лет назад. Эгорд глотал слезы счастья, сознавал ясно: это конец. Витор близко, но не успеет, да и что он сможет? Тоже захлебнется в рыданиях. Но в те минуты провалившийся бард влюбился в снег и лед навсегда...

Эгорд видит свои ноги, они ползут назад – Тиморис волочит за плечи прочь от синего хора...

Далеко в толпе торчат рога.

Архимаг...

Пламя сдает позиции, саффлы медленно, но единодушно шагают по углям. От ударов щупалец балки и столбы летят как щепки. Дракон огрызается, но отплывает к хозяйке, пока не разобрали по кусочкам.

Тиморис помогает Эгорду встать, из ушей вынимает соломенные затычки.

Милита с веселой надменностью созерцает наступление синей лавины.

– Как интересно...

Пасть немертвой рождает долгий крик. Руки вытягиваются вверх, словно что-то медленно поднимают.