– Я не...

– Она тебя любила! Доверяла! А ты бросил, как последний трус!

– Но...

– За двадцать лет ни весточки, ни намека! Думали, погиб, или держат в рабстве, или... А ты просто сбежал, чтобы куролесить дальше!

Руки Тимориса опускаются.

– Велира...

– Убью, сволочь!

Девушка молотит кулаками нагрудник Тимориса, раз за разом, словно капризная принцесса подушку.

– Убью!

И, как самая настоящая принцесса, вдруг падает Тиморису на грудь, лицом в свои предплечья, и плачет. Плечи и волосы на каждом хныке вздрагивают...

Эгорд чешет перчаткой в затылке, Халлиг совершает со лбом тот же ритуал набалдашником посоха.

Голова Тимориса запрокинута к небу, воин в глубокой прострации...

Ладонь подползает к волосам рыдающей девушки, пальцы осторожно, словно боясь обжечься, гладят.

– Не плачь... дочка...

В небе над островом парит серебристая крылатая фигура, крылья белоснежные, из жидкого солнечного света, но он не слепит.

Эгорд любуется полетом Леарит, наверное, минут десять. Дел в лаборатории гора, но отпустить чудесную картину за окном не может. В полете богине очень идут облака, особенно в рассвет или закат, цветные как фрукты, в этих светлых сумерках волшебные доспехи Леарит радужные, даже в безупречной белизне крыльев можно заметить то земляничный, то медовый, то еще какой-нибудь флер.

Но сейчас в самом соку день, облака белые, как крылья богини, лазурные тени придают паровым дворцам пышность, Леарит среди них точно фея...

Эгорд вздыхает.

Надо возвращаться к работе. И так потерял кучу времени, с Халлигом очищали берег от трупов и льда. Точнее, льдом занимался только Эгорд – заставлял глыбы таять, испаряться, потому сейчас роскошная облачность. А Халлиг один за другим испепелял тела пиратов.

Буйную девицу пришлось усмирять силой: излив слезы, вроде бы успокоившись, при попытке Эгорда и Халлига подойти ближе разошлась пуще прежнего, Тимориса чуть не задушила, кинулась на Эгорда как кошка. Воин-маг сковал ледяной коркой, Халлиг наложил усыпляющие чары. Грозная предводительница пиратов не откроет глаза до завтра. Тиморису была доверена почетная миссия отнести внезапный гостинец из его бурной биографии в жилую комнату, уложить в кровать, а затем объяснить, как угораздило в один миг стать отцом, да еще такой бестии в человечьей шкуре.

Халлигу тоже любопытно, но он умчался на зов долга в подземелье – обезвреживать ловушки. Занят этим почти все время, его способностью целиком отдавать себя делу Эгорд восхищается, даже завидно.

Воин-маг возвращается к работе.

На лабораторном столе, в магическом круге, исчерченном внутри и снаружи рунами, покоится ледяная стрекоза. Белесо-голубая статуя величиной со щенка, на выпуклостях белые блики, Эгорд видит в гранях свои отражения, прозрачные ледяные крылья тонкие, острые, как кинжалы, переливаются радугой. По соседству сверкает алхимическая установка из колб, трубок, горелок, в стеклянных сосудах жидкости разных цветов: одни покоятся, другие бурлят, над третьими густая кремовая дымка. Самая большая колба подогревается слабым пламенем горелки, наполнена зеленой пузырящейся жидкостью, в ней плавает жало Хафала.

Тиморис в кресле неподалеку, подбородок в ладони, взгляд упирается в колбу, но видно, что думает не о ней. То ли задумался слишком глубоко, то ли просто ничего не соображает... С непривычки даже жутковато. Веселая придурошная рожа идет ему куда больше.

– Мать Велиры была моей первой, – после долгого молчания говорит Тиморис. – Ее звали Жемина.

Эгорд вздрогнул.

Жемина? Так зовут Наяду…

Но имя распространенное, многие сельские семьи называют дочерей Жеминами.

Медленный выдох, Эгорд вновь сосредотачивается на стрекозе.

– Мы с Жеминой росли в глухом селении, – продолжает Тиморис, – но я уже тогда любил как следует погулять, искал приключения на задницу, хотя больше, чем на несколько дней, родное село не покидал. А когда мне было шестнадцать, Жемина сказала, что теперь мы семья, у нас будет ребенок... Чуть в обморок не грохнулся. И вовсе не от счастья. Не очень-то рвался покидать родные места, но когда осознал, что навсегда привязал себя к этому месту, к этой женщине...

Тиморис умолк. Наверное, переваривает воскресшие с новой силой воспоминания. Эгорд хочет обернуться, взглянуть на друга, но сосредоточен на заклинании телекинеза, нужно довести до конца.

Направляет заклинание на стрекозу, сейчас оно не требует много энергии, зато крайне сложное, нужна ювелирная точность...

Через минуту хлопья розового сияния окутывают стрекозиные крылья. Две пары пестрых ледяных лепестков в сияющей розовой вате, та слегка шипит...

Эгорд придвигает к себе сундучок, щелкает замочек, внутри блестит россыпь золота и бриллиантов: многочисленные Очи Асимиры, они же «окольца», артефакты для общения на расстоянии.

Воин-маг берет один.

Ледяное заклинание вживляет «окольцо» в голову стрекозы. Бриллиантовая оправа сидит во льду будто зуб в десне, а овальный золотой слиточек поблескивает снаружи, как глаз.

– В общем, – говорит Тиморис, – продержался полгода. Мирился с тоскливой участью, да и ничего не оставалось, приходилось вести себя семьянином, перед Жеминой и всем селом, чтоб не плевали в спину, хотя некоторые злорадствовали, что на меня, гуляку, свалилась обуза. Внешне держался, даже делал вид, что бодрячком, но в душе была слякоть. Казалось, останется до конца моих дней... Однажды привел Жемину к светлой жрице, та напоила ее целебными зельями, предсказала, будет дочка. Жемина от счастья сияла. Ночью спросила, как хочу назвать девочку. А мне было все равно, думал не о ребенке, не о Жемине... Страстно хотелось сбежать из этого места, от судьбы, и гори все огнем! Ну, я и сказал: «Велира». Слышал в таверне, на языке какого-то древнего народа значит «Свобода». А Жемина обрадовалась, сказала, так и назовет, непременно...

Тиморис тяжко вздыхает.

– Следующим днем отправился с ребятами на покос, далеко от селения, и нас накрыла лавина разбойников. Они уже были с крупной добычей, искали место, где залечь на дно, мы просто под руку подвернулись. Но я воспользовался. Как-никак, разбойники, случается всякое: убивают, берут в плен, люди пропадают без вести...

Эгорд орудует алхимическим агрегатом, тот бурлит, пыхтит испарениями, воин-маг то и дело что-нибудь регулирует, пальцы как ловкие лапы паука, колдующего над сетью, перезвон стекла. На одном конце агрегата варится в зеленой воде жало Хафала, на другом мензурка, туда из трубки капля по капле стекает вещество, такое же зеленое, но фосфоресцирует.

– В общем, я сбежал, – говорит Тиморис упавшим голосом. – А затем пустился во все тяжкие. Жизнь началась веселая, много приключений, вина, красивых девушек, скитался по всему свету... Только не говори, что поступил как свинья, сам знаю! Один из самых низких поступков в моей жизни. Как вспомню, сразу хреново делается. Это потом, когда нагулялся, женился на Ивиссе, понял, как хорошо, когда рядом любимый человек, о котором можно заботиться, который заботится о тебе, как вообще здорово, что над головой мирное небо, и все такое... А тогда по-настоящему испугался, думал, умру, сгнию заживо, если обзаведусь семьей...

Эгорд, листает алхимический справочник.

– Боги тебя услышали.

– Ты о чем? А, что сбежал... ну да.

– Нет. Во время похода на Зараха ты обмолвился, что после войны разыщешь всех детей, которых наделал до женитьбы. Дал обещание и забыл. А боги напомнили. Дочка нашла тебя сама.

Тиморис невесело усмехнулся.

– Да уж... Представить не мог, что дочь взрослая, да еще такая... Встретил бы где-нибудь в трактире, сразу положил бы глаз. Ямор меня, неужели прошло столько времени?! Интересно, Жемина еще жива?.. Пойду напьюсь...

Тиморис выходит.

Вот, значит, как... Дочка Тимориса подросла, отправилась на поиски отца. В такие странствия, как правило, по доброй воле не отправляются, вряд ли первая любовь Тимориса жива. К тому же, скитания закалили тело и характер Велиры, но очернили душу, девчонка связалась с разбойниками, демонами и некромантами. За выживание в жестоком мире приходится платить.