– Зачем?

– Хотят выманить нас. Туда, вниз.

– А мы вот так просто идем в ловушку...

– У меня достаточно могущества, чтобы узнавать, что там, на глубине, прежде чем туда соваться. Враги за нами следят, но им не ведомо, что я тоже вижу их насквозь. Боишься идти со мной?

– Страх есть.

– Тогда, может...

– Даже не думай. Куда ты, туда и я, хоть в пасть Ямора.

Эгорд вздохнул, так и хочется спрятать ее внутри себя.

– На части рвусь. Больно подвергать тебя опасности, но когда ты не рядом, еще хуже.

– Я, наверное, жуткая эгоистка. Так приятно это слышать.

– Мне приятно, что приятно тебе.

Тиморис сделал решающий пасс, горка мусора в миске налилась светом, будто раскаленный золотой самородок.

Сияние погасло, и Эгорд увидел пирамидку горячей вареной картошки в красных и зеленых крапинах приправ и зелени, сверху шапка сметаны, как вершина горы под снегом.

Тиморис усмехнулся.

– Кушать подано, Ваше пернатое величество!

Полез за бутылью с вином.

Жея радостно заголосила, крылья хлоп-хлоп, словно овации, приземлилась у миски, клюв начал тыкать картошку, из дырочек струйки пара.

– Иногда тоскую по своей божественно силе, – сказала Леарит.

– Ты и так божественно сильна, – шепчет Эгорд. – Даешь силу мне. И хочется день ото дня становиться сильнее, чтобы защищать от...

Накрыла тень, но Эгорд почуял угрозу раньше, рука вскинулась, и камень размером с корову, что падал на них, превратился в лед, а трещины разорвали его в воздухе, Леарит вздрогнула.

– ...от всяких паучьих потомков, например, – закончил Эгорд.

Тиморис с набитым ртом глядит вверх, кулак гневно машет.

– Ты че творишь, артиллерист хренов!

Хафал на острие утеса, руки в боки, ступня на высоком камне, колено стрелой вверх, хвост извивается. Даже отсюда видно коварную ухмылку.

– Прицел сбился, ха-ха! Метил в гнездо...

– Попытка неплохая, – сказал Эгорд.

– Щас в тебя такое кину, гад! – орет Тиморис. – Даже бабе под юбку прицелиться не сможешь!

Леарит опасается упустить демона из виду, вдруг выдаст еще какую пакость. Эгорд гладит ее плечо.

– Милая, он не причинит вреда. Хафал у меня как на ладони. И не только он.

Леарит вздохнула, ее голова опустилась Эгорду на грудь.

– Когда была богиней, рядом не было мужчины сильнее. А женщине, даже сильной, хочется такого. Который сильнее, умнее, мудрее, увереннее. Который будет принимать решения и защищать, а она сможет побыть слабой.

– Буду для тебя самым сильным, обещаю.

– Ты уже такой.

Эгорд мягко усмехнулся.

– Еще многого не умею, но научусь. Мы с Халлигом разжились интересной комнаткой, там можно учиться бесконечно всему, чему хочется.

Тихий смех Леарит.

– Нам с тобой там запереться, и поучу кое-чему.

– Научишь, не сомневаюсь, с твоим-то тысячелетним опытом. Просто пока щадишь мою нежную психику.

– Вот-вот, я такая милосердная, жуть, и как только меня посмели предать анафеме, ума не приложу...

Смеются оба.

Эгорд дотронулся пальцем до одного из ледяных кольев, что торчат вокруг, и полукольцо ледяных шипов с хрустом начало расти.

Шипы тянутся вверх, загибаются...

Острия сомкнулись над Эгордом и Леарит куполом, этот каркас отращивает «кожу» – ледяное стекло, исчерченное узорами изморози, сквозь них Жея видится лишь ярким желтым пятном, как солнце за пеленой хмари, а Тиморис вообще едва уловимый призрак. Внутри уютный синий сумрак.

– Мы в домике, – сказал Эгорд.

Эгорд резко вскочил, и Леарит оказалась под ним.

Ее ладонь опустилась на один из камней их ложа.

– А лучше так.

По камню проходит рябь, тот разрыхляется, из него начала расти трава, зеленая как под солнцем, только еще и сияет сама.

Сумрак растворяется, под головой Леарит распушился кустарничек, вместо подушки, в травке уже цветы, на одуванчике божья коровка.

Она улетела, а одуванчик превратился из желтого солнышка в пушистый серый шарик. Леарит сорвала, поднесла к губам, оттуда с выдохом вылетели лучики, этот солнечный ветерок разнес пушинки по куполу, напитал их светом, пушинки налипли на изнанку ледяного шатра, сияют как звезды.

Словно полянка в летний вечер. Эгорд лежит на Леарит.

Она улыбается.

– Смотришь на меня как в последний раз...

– Как в последний буду не только смотреть.

Его доспехи белеют, трещат, становясь льдом.

Глухо взорвались, град прозвенел о стены купола, траву усыпал ковер осколков. Эгорд без всего, в золотисто-синем сумраке матово блестят мышцы, синяки и раны, не успевшие залечиться чарами.

Леарит засмеялась тихо.

– Я тоже так умею.

Ее руки на миг сжали Эгорда в стальные тиски, и она оказалась сверху, стан распрямился, руки в стороны, как крылья.

Доспехи залучились, словно раскаляются...

Вспыхнули!

Эгорд моргнул – и на Леарит остались только обруч, серьги и браслеты. Ее ладони легли ему на грудь.

Леарит мотнула головой, и косы, плеснув золотые искры, распустились, упали на плечи рекой волос, локоны накрыли плечи и грудь.

Лица оказались друг от друга очень близко.

– А ты научился превращать лед обратно в доспехи?

Эгорд делает вид, что озадачен.

– Как-то не подумал. Эх, придется бегать голышом, ну да ладно, кого стесняться? Вон, Хафал бегает, и ничего.

Лбы сомкнулись, со всех сторон Эгорда накрыли золотые занавесы волос, и мир растворился, погас, но задыхаться в этом конце света – счастье...

Когда Леарит уснула, Эгорд позволил себе слабость ностальгии – вспоминал, как он и Витор скитались по миру и сражались со злом. Как летели через море на зачарованной туче, та била молниями, зараза такая. Как рыли колодец в пустыне, попав в рабство людей-ящериц, а потом сбежали, выкопав на дне колодца лаз. Как выторговали у тролля-людоеда похищенную им дочь купца на семерых разбойников, те досаждали каравану того же купца. А еще строили в далекой горной деревушке храм света, а потом привели туда престарелого жреца, он искал спокойное место для остатка жизни. Правда, пока вели, пришлось с ним пять раз сразиться, тот был болен ликантропией и каждую ночь превращался в монстра, а жить нормально смог только в храме, где болезнь не действует...

Боги, неужели все это – за такую короткую жизнь?

«Все закончится быстрее, чем хочешь, – говорил Витор. – Не трать время впустую. Живи. Смерть не страшна – страшно умирание. Сознаешь, что конец, но исправить или отсрочить нельзя, и больнее всего от сожалений о несбывшемся. Живи, чтобы сбывалось и перед смертью не мучило».

Разбудил зов Халлига через «окольцо».

На острове случилась какая-то аномалия. Один из ледяных фонтанов вспыхнул пламенем, как дерево, сгорел, остались черная рытвина и столб дыма. Ничего похожего раньше не случалось.

– Проверил башню, – сказал Халлиг. – Неполадок в паутине чар не обнаружил, спровоцировать подобное башня не могла.

– Темная магия?

– Не совсем. Магия демонов.

– Вот как...

– Судя по всему, на месте фонтана открылось окно царства демонов, но встретило сопротивление ледяной магии и, образно говоря, растеклось.

– Вообще-то, огненные порталы – явление обычное, но у нас на острове...

– То-то и оно.

Группа двинулась в путь.

На связь с Леарит вышла Камалия, тоже через Око Асимиры, что странно. Раньше призрак жрицы просто появлялся рядом.

– Друзья, я больше не могу сопровождать вас, увы. Дальность действия заклинаний, что позволяют мне быть далеко от разума Клессы, достигла предела. Вы спустились очень глубоко, пока я лечила его приступ.

– Как он?

– Хорошо. Продолжаем увеличивать дальность моей проекции, это помогает ему не думать о плохом. Честно сказать, тревожусь... С ним такого не было давно.

– Он тебя любит. Ради тебя не позволит демонической половине взять верх.

– Спасибо, Леарит. Но из-за чего это случилось? Не понимаю... Может, подсознательная реакция на то, что я удаляюсь от его разума, пусть и в виде проекции?