— Ага, я сказал! — Он не спеша двинулся к ним, подчеркнуто направив на них свое оружие. Наконечник стрелы зловеще поблескивал. — Вы что, ублюдки, не понимаете, что значит «ага»?

Кажется, они понимали. Пятеро людей попятились назад. Тот, что прежде был в цилиндре, тихо забулькал, и один из них поднял его, поставил на ноги. Его голова болталась, лицо было залито темной кровью.

— Вот так! — крикнул жилистый, опуская арбалет, когда они исчезли в удушающей мгле. — И лучше не возвращайтесь!

Он вытер пот со лба татуированной рукой, глядя, как его товарищ взбирается обратно на баррикаду.

— Черт возьми, Бык, мы этого не планировали!

«Бык». Подходящее имя для такого гиганта. Он поглядел на Савин, сдвинув брови, и она забилась глубже, пока не уперлась спиной в стену.

— Ну, — проговорил он, морщась и потирая костяшки пальцев, — ты же знаешь, что случается с планами, когда начинается драка.

— Гребаные сжигатели! — рявкнул арбалетчик, натренированным движением ослабляя тетиву и вынимая стрелу. — Эти ублюдки совсем спятили! Готовы сжечь все вокруг!

— Поэтому их и зовут сжигателями, Сарлби.

С ними была еще женщина. Точнее, девушка, с жестким костлявым лицом. Она уселась на корточки рядом с Савин, принялась деловито ее осматривать.

— Она ранена? — спросил Броуд.

— Кажется, просто перепугалась. По большей части. — Савин почувствовала, как девушка разжимает ее пальцы. Забрав у нее стекла, она протянула их вверх. — И кто может ее винить?

Савин вдруг поняла, кто это: горничная Валлимира! Как же ее звали? Тот обед на горе, казалось, происходил тысячу лет назад… Май! Май Броуд.

— Как вас зовут?

Девушка мягко дотронулась кончиками пальцев до щеки Савин. Она ее не узнала. Ничего удивительного. Савин и сама себя с трудом узнавала.

— Арди, — прошептала она.

Имя ее матери было первым, что пришло ей на ум. Произнеся его, она ощутила едкую боль, скапливающуюся в носоглотке, тяжело сглотнула — и зарыдала. Она не могла бы вспомнить, когда плакала в последний раз. Очень может быть, что до этого она вообще не плакала.

— Спасибо! — всхлипывала она. — Спасибо вам…

Девушка, нахмурясь, смотрела куда-то вниз. Савин поняла, что ее гнилая куртка распахнулась на груди. Как бы безнадежно ни был испорчен ее корсет — одна из костей торчала из прорвавшегося шелка, — было невозможно не оценить его качества. Только глупец усомнился бы в том, что он может принадлежать лишь очень богатой даме, имеющей слуг, чтобы его зашнуровывать. Савин достаточно было взглянуть во внимательные глаза девушки, чтобы понять, что та далеко не дурочка.

Она раскрыла рот — чтобы что-нибудь соврать, изобрести какую-нибудь правдоподобную историю, — но наружу вырвался только прерывистый хрип. У нее ничего не осталось.

Взгляд Май оторвался от испорченной вышивки, стоившей не меньше, чем какая-нибудь бедная женщина могла бы заработать за месяц. Потом она спокойно поправила на Савин куртку, закрыв то, что было внизу.

— Теперь вы в безопасности, — сказала она.

И, обращаясь к двум мужчинам:

— Я уведу ее в дом. — Она помогла Савин подняться на ноги, подвела к какой-то двери. — Денек у нее выдался тот еще.

И Савин, вцепившись в нее обеими руками, снова разрыдалась как дитя.

Стойкое Знамя величественно колыхалось и хлопало. Вышивка была сделана так искусно, что стоящий на дыбах белый конь, казалось, пятился под ветром прочь от вышитого золотом солнечного диска, по краю блестели названия славных побед Союза. Тот самый флаг, под которым Казамир Стойкий завоевал Инглию, теперь торчал идеально прямо, зажатый в заскорузлом кулаке капрала Танни — воинская доблесть, запечатленная в квадрате ткани.

Под шелест доспехов и лязг оружия люди развернулись в сторону Орсо, впечатали в землю левые каблуки и с безупречной одновременностью отдали салют. Пять сотен солдат, двигающихся как один человек. Солнце сверкало на их новеньком снаряжении. И это лишь десятая часть его только что собранного экспедиционного корпуса, полностью подготовленного к тому, чтобы отплыть на север и выдать Стуру Сумраку могучий пинок под задницу.

Наверное, Орсо не следовало говорить это самому, но зрелище было весьма вдохновляющее.

Он эффектно отсалютовал им в ответ — это движение было неоднократно отрепетировано перед зеркалом. Орсо должен был признать, что ему нравилось носить военную форму. Это давало ему непривычное ощущение себя человеком действия. К тому же, мундир был так хорошо скроен и жестко накрахмален, что ни один сторонний наблюдатель не заподозрил бы, что в последнее время у него начало отрастать брюшко.

Полковник Форест с широкой улыбкой оглядел солдат. Эта открытая, честная улыбка, казалось, воплощала в себе самые лучшие качества простого подданного Союза: здравомыслие, надежность, лояльность. В нем так и сквозила крепкая крестьянская жилка, с его коренастым телосложением, его бросающимся в глаза шрамом на лице, его пышными седыми усами и поношенной в походах меховой шапкой.

— Лучшее боевое подразделение из всех, что мне доводилось видеть, ваше высочество, — сказал он. — А повидал я немало.

Они решили назваться «Дивизией кронпринца». Ну что ж, Орсо сам позволил им выбрать для себя имя, и не было сомнений, что предложил его Форест. Или, еще вероятнее, настоял на нем. В любом случае, Орсо был чрезвычайно польщен таким комплиментом — возможно, потому, что в кои-то веки чувствовал, будто сделал что-то, хоть какую-то мельчайшую капельку, чтобы его заслужить.

— А ты что думаешь, Хильди? — спросил он.

— Выглядит блестяще, — отозвалась она.

С типичной для нее предприимчивостью она умудрилась раздобыть вышитый мундир мальчишки-барабанщика в пару к своей потрепанной фуражке, и теперь выглядела заправским солдатом. Почему бы и нет? В конце концов, боевого опыта у нее было не меньше, чем у самого Орсо.

— А вы что думаете, Горст? — спросил он.

— Прекрасное подразделение, ваше высочество. Вас можно поздравить.

Орсо с трудом удержался от гримасы. Как бы часто ты ни слышал этот писклявый голос, привыкнуть к нему было невозможно.

— Чепуха. Я ничего не делал, только присутствовал. — А также тратил деньги Савин, раздавал улыбки, и вдобавок отработал первоклассный салют. — Вот кто сделал всю работу: полковник Форест!

— Полковник Форест, мать честная! — пробормотал Танни, качая головой, словно для него была невыносима сама мысль об этом. Желток, как всегда готовый следовать примеру своего вожака, презрительно усмехнулся.

Форест проигнорировал обоих. В том, чтобы игнорировать Танни, как и во многих других вещах, у него, видимо, был немалый опыт.

— Все они уже служили прежде, ваше высочество. Кто-то сражался на Севере. Большинство участвовало в Стирийской кампании. Все, что я сделал — это просто напомнил им, как следует делать свое дело, а ведь в этом и состоит моя работа.

— Работу можно выполнить и кое-как, но вы выполнили свою отлично, черт возьми! Мне повезло иметь вас на своей службе.

И Орсо наградил Фореста своей особой улыбкой — той, которую приберегал для моментов, когда бывал действительно счастлив.

Пока что они составляли очень неплохой союз. Вкладом Фореста были его опыт, здравый смысл, душевность, дисциплина, храбрость, шрамы на лице и, разумеется, великолепные усы. Орсо, со своей стороны, отлично блистал, а также… Н-ну, лицевая растительность у него всегда была жидковата, да и шрамами он похвастаться не мог, так что, честно говоря, кроме блеска у него, пожалуй, ничего и не было. Возможно, так его и назовут будущие историки: «король Орсо Блестящий»… Не удержавшись, он фыркнул от смеха. Пожалуй, его могли назвать и похуже — да зачастую и называли.

— Работа короля заключается не в том, чтобы хорошо делать дела, а в том, чтобы подбирать людей, которые смогут их хорошо сделать для него.

Орсо едва заметно поморщился, услышав нарочито громкую стирийскую речь среди нескольких сотен людей, которые на протяжении последних десяти лет сражались со стирийцами. Причем проигрывали. Он и забыл, что его мать тоже явилась на представление. Она сидела в своем складном кресле в тени переносного пурпурного тента. Ее дамы расположились вокруг нее на траве, словно позолоченная рама, обрамляющая гениальное полотно.