— Это женское кольцо.

— Он сказал, что оно принадлежало его жене. Которую он потерял в битве при Осрунге.

Чтобы сделать ложь более убедительной, нет ничего лучше чего-нибудь вещественного. Такого, что можно потрогать. Имеющего собственную историю. Хотя, если как следует подумать, она вполне могла украсть его у однорукого старика в бане.

— Ализ дан Бринт… ну конечно! Моя мать была в плену вместе с ней. — Брок оживленно подался вперед: — И что у вас за послание?

А вот теперь можно было окончательно забыть о правде и завалить ублюдков тоннами лжи. Лжи, на которой они будут строить все свои планы. Лжи, которая рассыплется сразу же, как только на нее попытаются опереться.

— Орсо выступил против вас со всеми силами, которые у него есть, но у него их не так уж много. Он созывает свою гвардию, но она рассыпана по всему Союзу, и к тому же Бринту удалось задержать большую часть депеш. Закрытый совет был захвачен врасплох, все они сбиты с толку и думают только о том, как бы спастись. Так что к королю на помощь никто не спешит. Ни друзей, ни подкреплений.

По мере того как она говорила, по лицу Брока разливалась широкая улыбка, и Вик поняла, что он заглотил наживку.

— Сколько у вас людей? — поинтересовалась она.

— Наверное, тысяч двадцать, — выдохнул он. — Мы еще не все собрались.

Это было хуже, чем она боялась. Соотношение сил было примерно два к одному в пользу мятежников. Вик улыбнулась, словно это было лучше, чем она смела надеяться.

— Ваши силы, наверное, вчетверо превосходят его!

Лео дан Брок радостно стиснул кулак:

— Мы его сделаем!

— Радоваться пока что рано, — заметила Савин.

Однако Вик уловила нотку облегчения в ее голосе, заметила торжествующий румянец на ее щеках — вид игрока, поставившего все свои деньги на кон, когда ему сдали последнюю карту выигрышной комбинации. Леди Брок, разумеется, и сама превосходно владела искусством лжи; она привыкла крутить своими инвесторами на все лады, как фокусник монетой. Но она была далеко не так искусна в этом деле, как считала сама.

Долгие годы жизнь Вик зависела от того, насколько хорошо она солжет. Она обманула Ризинау и его людей, обманула Сибальта и его людей, обманула Соломео Шудру в Вестпорте, обманула даже саму Витари, Министра Шепотов, пускай даже всего на несколько дней, — и все это время смерть дышала ей в затылок.

Она кинула в рот последний кусок колбасы.

— Маршал Бринт просил меня привезти ответ. Ему необходимо знать ваши планы. — Она протянула руку за кольцом. — Что мне ему сказать?

— Уф-ф, ну и бардак, — проговорил Клевер, устало раздувая щеки.

— Просто все пошло не так, только и всего.

Танцор стоял на коленях посреди грязного двора с запястьями, привязанными за спиной к лодыжкам. Не самая комфортабельная позиция, но он мог винить только самого себя. Его толстый друг был связан таким же образом, но упал набок, когда Нижний дал ему по морде, да так и не смог снова подняться на колени. А может, просто решил, что лучше полежать. Теперь он лежал на боку, тихо всхлипывая — одна розовая щека вымазана навозом, другая залита слезами. Хлыст тем временем отошел за сарай поблевать. Удивительный парень: у него никогда не бывало вдоволь еды, но блевота в нем никогда не кончалась.

— Просто все пошло не так…

— Не так? — рявкнул Нижний, яростно тыча в труп женщины вытянутым пальцем, так что Танцор и остальные в страхе съежились. Для человека, перебившего столько народу, он как-то слишком волновался по поводу трупов, оставленных другими. — И это все, что ты можешь сказать? «Что-то пошло не так»?

— Мы просто хотели забрать овец! — Одна из них заблеяла в хлеву, словно в поддержку хотя бы этой части истории Танцора. — Мы сперва даже сказали «пожалуйста».

Клевер потер виски. Голова побаливала. Если подумать, она не переставала болеть уже несколько недель.

— Если бы у тебя на свете ничего не было, кроме этих овец, ты бы отдал их, если бы тебе сказали «пожалуйста»?

— Я бы отдала, если бы понимала, какой у меня выбор, — тихо произнесла Шолла, присаживаясь на корточки возле старика.

Он сидел, привалившись к полуразрушенной стене и запрокинув голову. Можно было бы подумать, что он спит, если бы у него в ребрах не торчала стрела, а рубашка под ней не была мокрой и черной от крови.

— Мы попросили вежливо, — ныл Танцор. — А потом не так вежливо… Не уверен, правда, что он нас понял. Ты ведь знаешь, я никогда не был силен в языках.

— А в чем ты вообще силен, напомни-ка? — поинтересовался Клевер.

— Потом этот старик выскочил с топором, так что Красавчику пришлось его пристрелить.

Тот, кто дал Красавчику его имя, был, должно быть, большим шутником, поскольку этот парень был ужасно уродливым, с какой стороны ни посмотри.

— Я только прицелился, — объяснил он, неловко ерзая на коленях. Справедливости ради, мало что можно сделать ловко, когда твои руки привязаны к лодыжкам. Его лук валялся в грязи неподалеку, и Красавчик бросил на него мрачный взгляд, словно это он был во всем виноват. — Просто, понимаешь, палец соскользнул, вот я его и пристрелил.

— А потом женщина начала кричать, ну и… — Танцор сморщился, глядя в грязь. — Просто все пошло не так, вот и все. У тебя никогда не бывает такого, Клевер?

Тот снова устало надул щеки:

— Не могу сказать, что у меня когда-то бывало по-другому.

Подобные сцены больше не вызывали у него ни отвращения, ни гнева, ни даже печали. Ничего, кроме усталости. Может быть, именно так и понимаешь, что слишком долго задержался на этой чертовой работе — когда трагедии начинают казаться банальными. Когда то, что для какого-нибудь бедолаги является концом всего, для тебя становится просто небольшим неудобством.

— Ты можешь заткнуться? — прикрикнул он на толстяка, и тот перестал всхлипывать и начал тихо трястись, что в какой-то мере было еще хуже.

Клевер сказал, тщательно выговаривая слова:

— Именно потому, что все запросто может пойти не так, необходимо делать все возможное, чтобы оно пошло так. Например, не напиваться. Не натягивать свой чертов лук, если не собираешься стрелять. Сперва выяснить, с кем ты имеешь дело и где кто находится, чтобы старик, выпрыгнувший с топором, не застал тебя врасплох. Что-то в этом роде! — Он понял, что уже кричит. Скривился, потер голову и заставил себя снова понизить голос: — Посмотреть, как вы тут напортачили, так это просто чудо, что вы и друг дружку не поубивали заодно.

— Было бы неплохо, — проворчал Нижний. — Нам бы не пришлось с ними возиться, мать их растак.

Клевер не мог не согласиться. Против этого даже Танцор не мог ничего возразить.

— Да, ты прав, — признал он. — Я знаю, что ты прав, Клевер. Но если ты приводишь воинов в такое место, как это, трудно не ожидать чего-то подобного.

— Дерьмовых воинов, может быть, — возразила Шолла, ковыряя в носу.

Танцор подполз ближе. На коленях не особо-то потанцуешь, понятное дело. Он поднял к нему лицо — большие глаза, прерывающийся голос, хныки-хныки.

— Может быть… мы можем как-то… забыть про это?

Если и было время, когда Клевера можно было убедить хныканьем, это время давно прошло.

— Вопрос не ко мне, да? Если Стур согласится про это забыть, мы забудем.

Улыбка Танцора увяла, как осенний цветочек; он сглотнул с булькающим звуком. Толстяк снова упал лицом в навоз и принялся подвывать. К этому времени уже всем было понятно: милосердие Стура Сумрака — слишком тонкая ниточка, чтобы подвешивать на ней свои надежды.

— Просто все пошло не так, только и всего, — снова пробормотал Танцор, а Красавчик попытался почесать ухо плечом, но не преуспел в этом.

В этот момент послышался стук копыт, и из-за угла амбара к ним вывернул сам король Севера. Гринуэй и дюжина других ублюдков, отпихивая друг дружку, толпились позади. Стур натянул поводья — разумеется, рывком, поскольку нет забавы веселее, чем мучить животное, на котором ты ездишь. Сложив ладони одна поверх другой на луке седла, он подался вперед, почти коснувшись запястий своей толстенной, усыпанной бриллиантами цепью, и принялся разглядывать всю сцену: обгорелые руины дома, двор, забросанный барахлом, валяющиеся трупы, пленников с привязанными к лодыжкам руками, Клевера и его людей, стоящих вокруг с обнаженным оружием. Он не спеша покрутил языком во рту, пока не набрал достаточно слюны, потом сплюнул в грязь.