— Угу, — пробурчал Орсо. О потрясающей популярности Молодого Льва в целом можно было бы распространяться и поменьше.

— Я уверен, что с их помощью… мне удастся добиться в Открытом совете широкой поддержки вердикта о длительном тюремном заключении.

— Веттерлант совершил изнасилование и убийство.

— Таковы обвинения.

— Черт подери, он сам это не особенно отрицает!

— Говоря «длительном»… я имею в виду бессрочном.

Орсо поднял брови:

— Открытый совет одобрит пожизненное заключение для одного из своих членов?

— Большинство из них возмущены его поведением не меньше нас, ваше величество. Они только того и желают, чтобы свершилась справедливость.

— О его матери этого определенно не скажешь.

— Я хорошо знаю леди Веттерлант. Все ее неистовство — не более чем отчаянные попытки тигрицы защитить свое дитя. Она женщина эмоциональная, но не глупая. Уверен, что когда она поймет, какова альтернатива… то сама поможет мне добиться признания вины.

— Вы говорите о добровольном признании?

— Полном и чистосердечном, без необходимости прибегать к… посредничеству архилектора. Суд в таком случае будет пустой формальностью, демонстрацией того, как вы вершите правосудие: твердо, но справедливо. Того, как вы распоряжаетесь своей властью: без промедления и без лишних споров. Демонстрацией нового духа сотрудничества между Открытым и Закрытым советами.

— Что ж, это было бы вполне неплохо. — Должно быть, впервые в жизни Орсо наслаждался, обсуждая государственные дела. — В конце концов, мы же Союз, а, черт побери? Мы должны стремиться к взаимопониманию! Возможно, из этого дела все же выйдет что-то хорошее.

Орсо откинулся на спинку, во весь рот улыбаясь позолоченным птицам на потолке:

— Я в самом деле терпеть не могу повешения!

— Каким нужно быть чудовищем, чтобы получать от них удовольствие, ваше величество? — с улыбкой отозвался Ишер.

«Скрип, скрип, скрип» — скрипело колесо отцовского кресла. Сперва Савин щурила глаза. Потом стискивала зубы. Еще немного, и с каждым оборотом этого колеса ей приходилось собирать все силы, чтобы не завопить.

Она провожала отца до работы, а затем возила его в кресле до работы, раз в месяц, с тех пор, как была девочкой. Одним и тем же маршрутом — вдоль аллеи Королей, между статуями Гарода и Байяза, открывавшими хмурый парад союзных героев. С одними и теми же разговорами, похожими на фехтовальный поединок, в котором ты никогда не уверен, что клинки действительно затуплены. С одними и теми же насмешками над несчастьями других. Савин не видела причин менять свой распорядок лишь из-за того, что ее старая жизнь развалилась, так что она продолжала имитировать привычные действия. По-прежнему ходила, словно призрак среди руин дома, в котором она умерла. По-прежнему трепыхалась, словно змея с отрубленной головой. Впрочем, над несчастьями она теперь смеялась не так часто — как выяснилось, собственные беды кажутся гораздо менее забавными, чем чужие.

— Тебя что-то беспокоит? — спросил ее отец. Хотя на самом деле он, конечно же, не был ее отцом.

— Нет, ничего особенного, — солгала Савин.

Всего лишь череда неудачных капиталовложений, сеть разваливающихся знакомств, катастрофическая любовная связь с ее собственным братом, крушение всех ее самых заветных стремлений, постоянное ощущение гнетущего ужаса, ноющая боль в груди, периодически накатывающее изнеможение, почти непрерывный позыв к рвоте, плюс незначительный факт, что сама она ублюдок и носит ублюдка, что она превратилась в самозванку в собственной жизни, объятую вечным страхом. Помимо этого все было в порядке.

Скрип, скрип, скрип, мать его растак. Чем она, черт подери, думала, когда просила Карнсбика соорудить эту визгливую конструкцию?

— Как бизнес?

Еще большая катастрофа.

— Хорошо, — вновь солгала Савин, вкатывая кресло в гигантскую тень Арнольта Справедливого. — Если они будут продолжать копать в том же темпе, канал будет завершен к следующему месяцу.

— Ты позволила Корту отделаться предупреждением? Я думал, ты с него шкуру сдерешь, хотя бы в качестве предупреждения для других партнеров.

— Люди с содранной шкурой не способны платить. Кроме того, Зури говорит, что умение прощать близко к божественному.

— Ты теперь цитируешь ее писания? Кто из вас двоих компаньонка, ты или она?

— Она мой друг, — сказала Савин. (Причем единственный, которому она доверяла.) — То, что ты когда-то нас познакомил, было, наверное, лучшим, что ты для меня сделал.

— Нам всем нужен кто-то, на кого мы можем положиться.

— Даже тебе?

— О чем ты говоришь? Я с кровати встать не могу без помощи твоей матери.

Савин скрипнула зубами. Чего ей действительно хотелось, так это закатить отца на мост и скинуть в воду, после чего укрыться где-нибудь и нюхнуть жемчужной пыли — хотя в ее лице все еще чувствовалось онемение после предыдущей понюшки. Однако парапеты на мостах были слишком высокими, а на аллее Королей не имелось ни одного укромного местечка, так что на данный момент окончания пытки не предвиделось. В конце концов, пытки — как раз то, чем знаменит ее отец. Воистину, как он любил говорить, жизнь — это страдание, которое мы испытываем в промежутках между разочарованиями.

Она покатила кресло дальше, между величественными скульптурами Казамира Стойкого и его архилектора Цоллера.

— Постарайся не слишком ее винить. — Ее отец немного помолчал. Савин смотрела на то, как ветерок колышет редкие белые волоски на его макушке, усеянной коричневыми пятнами. — По крайней мере, с тем же успехом ты могла бы винить меня.

— О, обвинений у меня хватит на всех, поверь мне.

— Ты вроде бы сказала, что умение прощать близко к божественному?

— Так думает Зури; я не настолько уверена. Мне не близко ни то ни другое.

Впереди была последняя статуя, все еще в лесах; за ней виднелась трепещущая зелень парка. Последний из королей, совсем недавно почивший, — Джезаль Первый. Воплощение рассеянно-благодушной нерешительности, которому королевские скульпторы пытались придать вид повелительной суровости. При одном взгляде на его лицо Савин почувствовала новый прилив тошноты. Ее дядя, лорд-маршал Вест, располагался напротив. В его чертах можно было уловить нечто от ее матери — в том, как он хмуро вглядывался в морскую даль, словно увидел там гуркский флот и собирался потопить его одной лишь силой своего неодобрения. Рядом с ним возвышался еще один Байяз, весьма похожий на того, что стоял в другом конце аллеи. Семисотлетняя история Союза, начинающаяся и заканчивающаяся одним и тем же лысым ублюдком.

— Очаровательная картина! — Им заступил дорогу коренастый человек в превосходно сшитом костюме. Савин не сразу осознала, что это сам Байяз, с отблескивающей на солнце лысой макушкой. Он был похож не столько на легендарного волшебника, сколько на преуспевающего торговца. — Мои собственные братья и сестры вечно грызутся между собой. Как тепло делается на сердце, когда видишь отца и дочь, наслаждающихся обществом друг друга!

Правильнее было бы сказать: палача и никак с ним не связанную женщину, которые почти не разговаривают друг с другом.

— Лорд Байяз! — В голосе отца Савин отчетливо слышалось замешательство. — Я думал, вы возвращаетесь на Север.

— Я уже шел в порт, но задержался, чтобы взглянуть на новые статуи. — Маг махнул рукой в сторону короля Джезаля: — Поскольку я был лично знаком со всеми персонажами, мне хотелось удостовериться, что их изображения не искажают истину. Предполагается, что я удалился от дел, но для владельца предприятия — уверен, леди Савин подтвердит мои слова, — почти невозможно найти людей, которые в их отсутствие смогут вести дела как надо.

— Правильное финансирование, вот ключ ко всему, — натянуто отозвалась Савин. — Когда Инглии требовалась помощь, казна была пуста. Однако памятники мы можем себе позволить.

— Наверняка вам не нужно читать лекции о том, как важно разумно вкладывать средства. Светлое будущее основывается на надлежащем почтении к прошлому. Семена, посеянные в прошлом, дают плоды в настоящем, э, ваше преосвященство?