— Кто так говорит — Черный Доу? Уж если есть кто на Севере, чьим словам в сравнении с моими грош цена, так это именно он, этот выродок.

Хлад молча насторожился, но Кальдера уже несло. Вообще настоящая измена требует изрядных усилий.

— Думаешь, Доу поделится хоть чем-нибудь, если только у него это не вырвать зубами? Ха! Ничего тебе не достанется, при всей преданности. Более того: чем ты преданней, тем меньше получишь. Вот увидишь. Нет такого мяса, чтобы насытить эту голодную песью свору.

Хлад чуть прищурил единственный глаз.

— Я не пес, — изрек он.

Одной этой фразы, брошенной с холодной яростью, хватило бы, чтобы заткнуть любого говоруна, но Кальдер через этот ухаб перемахнул.

— Я вижу, — перешел он на зазывный неистовый шепот, которому научился у Сефф. — Большинство людей не смеет ничего видеть из-за страха перед тобой, но я-то прозреваю. Ты боец, само собой, но и мыслитель тоже. В тебе есть нрав, рвение. Ну и гордыня, а почему бы нет?

Кальдер, а с ним и Хлад, остановились в затененном закутке коридора, и Кальдер, подавив порыв съежиться, отпрянуть при виде жутковатых шрамов, доверительно подался вперед.

— Эх, мне бы на службу такого, как ты, уж я бы нашел достойное применение такому человеку. Не то что Черный Доу. Это я могу обещать.

Хлад вкрадчиво поманил к себе; при этом на мизинце у него кроваво блеснул крупный рубин. Кальдеру не оставалось ничего иного, как придвигаться — все ближе, ближе, так близко, что становилось неуютно. Уже чувствовалось теплое дыхание Хлада, хоть целуйся. Так близко, что жидковатая улыбка Кальдера искаженно отражалась в мертвом металле глаза.

— Тебя желает Доу.

Ваше высочайшее величество, мы всецело оправились от конфуза на Тихом Броде и перешли в наступление. Несмотря на злокозненность Черного Доу, лорд-маршал Крой неуклонно гонит его на север, все ближе к столице в Карлеоне. Мы теперь не более чем в двухнедельном переходе от города. Отбиваться беспрестанно у неприятеля не хватит сил. Рано или поздно Черный Доу неминуемо окажется у нас в руках, Ваше величество может на это надеяться. Не далее как вчера дивизия генерала Челенгорма выиграла небольшой бой у подножия холмов на северо-востоке. Лорд-губернатор Мид ведет дивизию на юг по направлению к Олленсанду, рассчитывая вынудить северян разделить войска и вести бой с невыгодных позиций. Я продвигаюсь с дивизией генерала Миттерика, держась неподалеку от ставки маршала Кроя. Вчера близ селения Барден северяне из засады напали на наш обоз, вынужденно растянувшийся из-за неважного состояния дорог. Но за счет бдительности и храбрости арьергарда они были отбиты с тяжелыми потерями. Осмелюсь ходатайствовать Вашему величеству насчет лейтенанта Кернса, проявившего особую доблесть и павшего в бою, оставив, как выяснилось, без попечения жену и малое дитя. Колонны наши в полном порядке. Погода благоприятствует. Войско марширует, и люди пребывают в приподнятом расположении духа.

Засим остаюсь преданнейшим и недостойным слугой Вашего величества — Бремер дан Горст, королевский обозреватель Северной войны.

Колонна пребывала в хаосе. Мутной пеленой висел дождь. Войско по уши вязло в грязи, и настроение у людей было откровенно гадкое. «А уж мое среди этой размазни — самое прескверное», — так думал Бремер дан Горст, пробиваясь через скопище заляпанных грязью солдат, которые копошились, как черви, в разбухших от сырости доспехах; пики, секиры и алебарды торчали на плечах как попало, во все стороны, угрожая товарищам. Спереди очутился неприятель, закупорив продвижение колонны наглухо, как пробка бутылку, а с тыла, чавкая по грязи, все подтягивались, наседали, напирали позади идущие, усугубляя и без того растущий в этой давке беспорядок на вконец раскисшей слякотной тропе, именуемой дорогой, и оттесняя поносящих все и вся соратников к деревьям. Горст опаздывал, а потому, теряя терпение, где понукал, а где и оттирал с дороги солдатню. Кое-кто, оскальзываясь, поворачивался, думая задать выскочке взбучку, но тут же замолкал, приглядевшись: Горста здесь знали.

Неприятель, преградивший путь армии его величества, оказался ее же собственной повозкой, наполовину съехавшей юзом со скользкой тропы в куда более топкое болотце. По вселенскому закону подлости, согласно которому, как ни старайся, все равно произойдет самое худшее, повозку вынесло аккурат поперек дороги, задние колеса увязли по самую ось. Погонщик, рыча ругательства, нахлестывал почем зря двух измотанных, покрытых пеной лошадей, а с полдюжины замызганных солдат безуспешно возились с задком повозки. По обе стороны дороги в намокшей придорожной поросли топтались еще какие-то помощники, костеря изорванную о колючие кусты упряжь, спутанные вожжи, немилосердно хлещущие по глазам ветки.

Тут же неподалеку стояли трое молодых офицеров в некогда алых, а теперь буро-малиновых от заунывного дождя мундирах. Двое спорили, тыкая в повозку пальцами, третий же молчал и глазел, небрежно держа руку на золоченой гарде меча, застыв, как манекен в офицерском платье. Тысяча отборных солдат противника и та едва ли могла бы столь успешно блокировать продвижение армии.

— В чем дело? — требовательно осведомился Горст в попытке, разумеется тщетной, держаться солидно.

— Господин, обозу никак не место у этой тропы!

— Не гоже, господин! Пехота задерживается, в то время как…

Хотели как лучше, а получилось как всегда. Горст плечом потеснил офицеров и прохлюпал по грязи в самую трясину. Он вклинился меж вконец грязных солдат и опустил руки в слякотную жижу, нашаривая ладонями ось, а подошвами ботфорт — опору понадежней.

— Тяни! — крикнул он вознице.

Он забыл придать голосу желанную весомость; получилось как петух прокукарекал. Щелкнул кнут. Лошади всхрапнули. Люди со стоном налегли. Чавкнула грязь. Горст напрягся от пят до макушки; струной натянулись мышцы. Мир потускнел. Горст крякнул, рыкнул, зашипел; ярость вскипела так, словно ее внутри, несмотря на сравнительно маленькое сердце, был непочатый край; казалось, стоит открыться какому-то кранику, и эту повозку, да и все вокруг, разнесет вдребезги. Колеса с жалобным скрипом подались и повозка стронулась с места. Еще миг, и усилие пришлось на пустоту; отчаянная попытка устоять на ногах ничем не увенчалась, и Горст во весь рост плюхнулся лицом вперед, вместе с солдатами. Повозка рванулась — возница что есть силы сдерживал лошадей — и заколыхала себе дальше.

— Спасибо за помощь, господин. — Покрытый слоем грязи солдат неуклюже попытался своей лапой очистить мундир Горста, но лишь размазал слякотные пятна еще безобразней. — Прощения прошу, господин. Ишь как оно вышло.

Смазывайте, как подобает, оси, болваны. Удерживайте телегу на дороге, ротозеи-придурки. Делайте, черт подери, что вам положено и как надлежит, нерадивые бездельники, вшивота. Или это так сложно?

— Ничего, — пробормотал Горст, стряхнув услужливую лапу. — Ступай себе, благодарю.

Он одернул мундир. Отдаляясь под промозглой завесой дождя от повозки, он почти слышал, как в спину ему обидно посмеиваются и солдатня, и те офицеришки.

Лорд-маршал Крой, главнокомандующий войсками его величества на Севере, реквизировал себе под временную ставку самое заметное строение в округе, а именно приземистый сельский дом, поросший мхом так густо, что походил со стороны на застарелую навозную кучу. Беззубая старуха и ее древний супруг — до недавних пор, видимо, хозяева дома, — сидели на пороге соседнего амбара, прильнув друг к другу под дырявым платком, и с сонным равнодушием наблюдали, как Горст шлепает по грязи к дощатой передней двери. Судя по всему, Горст их не впечатлил. Равно как и четверку часовых в накидках из промасленной мешковины, слоняющихся у крыльца. Равно как и сборище промокших офицеров в гостиной с низким потолком: при появлении Горста они выжидательно обернулись на дверь, и все как один тут же скисли физиономиями, едва поняли, кто это.