— Черный Доу не более чем одноухий разбойник.
— Разбойник, под пятой у которого весь Север, самые могущественные вожди повинуются ему.
— Могущественные, вожди? — Сефф фыркнула ему в лицо. — Не смеши меня. Карлики с напыщенными именами.
— Бродд Тенвейз.
— Этот гнилой старый червь? При одной лишь мысли о нем меня тошнит.
— Кейрм Железноголовый.
— Я слышала, у него член как у мышонка. Оттого он всегда и хмурится.
— Глама Золотой.
— Еще мельче. С мышиный мизинчик. А у тебя есть союзники.
— У меня?
— А разве нет? Ты вспомни. Мой отец тебя любит.
Кальдер скривился.
— Ненависти у твоего отца я, быть может, и не вызываю, только он вряд ли кинется рубить веревку, если меня вздумают вздернуть.
— Он достойный человек.
— Спору нет. Коул Ричи славится прямодушием, все это знают.
— Вот видишь: все.
— Только когда мы с тобой венчались, я был сыном короля северян, и мир тогда выглядел иначе. Твой отец намечал себе в зятья принца, а никак не ославленного на весь свет труса.
Она похлопала его по щеке чуть сильнее обычного, чтоб слышны были шлепки.
— Красавчик ты, мой трусишка.
— Красивые мужчины на Севере еще в меньшем фаворе, чем трусливые. Я не уверен, что твой отец доволен, каким местом ко мне повернулась удача.
— Да плевала я на это ее место. — Сефф сгребла его за рубашку и с неожиданной силой подтянула к себе. — Я бы ничего не стала менять. Ни-че-го.
— Да и я тоже. Просто я говорю, твой отец бы мог…
— А я говорю, что ты ошибаешься. — Поймав руку мужа, она вновь приложила ее к животу. — Ты родня.
— Родня, — он не стал говорить, что родня, как и семья, может представлять собой как силу, так и слабость. — Всего набирается твой доблестный отец и мой безмозглый брат. Что ж, Север наш.
— Будет за нами. Я это знаю. — Сефф медленно отклонялась, отводя его от окна в сторону постели. — Доу, может статься, годится для войны, но войны не длятся вечно. Ты его превосходишь.
— Мало кто с этим согласится, — усомнился он, хотя слышать это приятно, особенно на ухо таким жарким, зазывным шепотом.
— Ты умнее, — щека жены потерлась о скулу, — гораздо умнее.
Носом Сефф щекотала его по подбородку.
— Самый умный человек на Севере.
Именем мертвых, как он обожал лесть.
— Продолжай.
— Выглядишь ты, конечно, куда лучше, чем он, — она погладила живот ладонью мужа, — красивейший мужчина Севера…
Он облизнул губы кончиком языка.
— Если б красивейший правил, ты бы уже была королевой северян…
Ее пальцы занялись его поясом.
— Ты всегда находишь что сказать, так ведь, принц Кальдер?..
В дверь снаружи грохнуло, и принц застыл; кровь мгновенно устремилась в голову, отлив от причинного места. Ничто так не приканчивает романтический настрой, как угроза внезапной смерти. Массивная дверь вновь содрогнулась под ударами. Раскрасневшиеся супруги спешно возились с одеждой — прямо-таки пара застигнутых родителями похотливых недорослей, а не взрослая супружеская чета, к тому же королевской крови. Вот тебе и доигрались в монархов. Дверной запор и тот не в их власти.
— Так засов же на вашей стороне! — сердито окликнул принц. — Вы что, черт возьми, не видите?
Скрежетнул металл, и дверь со скрипом отворилась. В проеме стоял человек, лохматой башкой чуть не касаясь арочного свода. Лицо с одного боку все как есть снесено, от угла рта шла густая чересполосица шрамов, переползая на лоб и бровь; в глазнице слепо поблескивал металлический шар. Если в штанах у Кальдера все еще ютился романтический флер, то этот глаз и шрамы развеяли его окончательно.
Чувствовалось, как рядом замерла Сефф — а ведь ей, в отличие от него, смелости не занимать, так что стойте и не трепещите, принц Кальдер. Хлад, пожалуй, наихудшее предзнаменование для кого угодно. Люди называли его псом Черного Доу, но втихомолку, а никак не в это вот самое лицо со следами ожогов. Человек, назначенный протектором Севера для самой что ни на есть черной работы.
— Тебя желает Доу.
От вида этой образины сквознячок страха продувал сердце любого завзятого храбреца, а голос Хлада довершал остальное: хриплый змеиный шепот, продирающий, как заточенный рашпиль.
— А что такое? — осведомился Кальдер голосом безмятежным, как летнее утро, несмотря на то, что внутри все невольно оцепенело. — Он что, не может разбить Союз без меня?
Хлад не рассмеялся, не нахмурился, а просто торчал истуканом, источающим глухую угрозу.
Кальдер как можно непринужденнее пожал плечами.
— Что ж, кто-то из двоих вынужден подчиняться. А что будет с моей женой?
Целым глазом Хлад окинул Сефф. Будь в этом взгляде хоть что-нибудь — похоть, насмешка, презрение — ей-богу, было бы легче. Но на беременную женщину Хлад взглянул как мясник на тушу, которую надлежит разделать — с таким же равнодушием.
— Пусть остается. Доу хочет оставить ее заложницей. Чтоб никто ничего не выкинул. С ней ничего не сделается.
— Чтоб никто ничего не выкинул?
Кальдер поймал себя на том, что стоит перед женой, закрывая ее собой, как щитом. Хотя какой щит спасет от такого, как Хлад.
— Никто ничего.
— А если что-нибудь выкинет Черный Доу? Где мои заложники?
— Я буду твой заложник, — сказал Хлад.
— Получается, если Доу нарушит слово, я могу тебя убить?
— Можешь попробовать.
— Гм.
Хлад на Севере был персоной весьма известной. Кальдер с ним, понятно, и рядом не стоял.
— Ты можешь дать нам минуту попрощаться?
— Отчего не дать. — Хлад отодвинулся; из тени тускло поблескивал металлический глаз. — Что мы, змеи, что ли.
— У себя в змеюшнике, — кольнул исподтишка Кальдер.
Сефф ухватила его за руку; в распахнутых глазах читался страх вперемешку с жадным азартом. Как, впрочем, и у него самого.
— Будь осторожен, Кальдер. Смотри под ноги.
— На цыпочках ступать буду.
Эх, если бы. Хладу, поди, велено перерезать ему по дороге глотку, а труп скинуть в болото. Можно биться об заклад.
Сефф большим и указательным пальцем взяла его за подбородок и властно потрясла.
— Я тебе говорю. Доу тебя страшится. Отец сказал, что использует малейшую попытку тебя убить.
— Да, Доу следует меня бояться. Кем бы я ни был, я все равно сын своего отца.
Глядя Кальдеру в глаза, Сефф еще раз дернула его за подбородок.
— Я люблю тебя.
— За что? Неужто не знаешь, какое я коварное, вероломное дерьмо?
— Ты лучше, чем тебе кажется.
Ему почти верилось в эти слова. К горлу подкатил непрошеный комок.
— Я тоже тебя люблю.
Он даже не лгал. А как он бушевал, как бесновался, когда отец объявил об их помолвке! Что?! Жениться на этой курносой языкастой стерве? Не язык, а помело. Точнее, кинжал. Теперь же день ото дня она становилась ему все милее. Он любил уже и ее вздернутый нос, а еще больше язык. На других женщин и смотреть не хотелось. Он притянул жену к себе и, смаргивая слезы, еще раз поцеловал.
— Не волнуйся. Никто так не против моего повешения, как я сам. Буду обратно в твоей постели, ты и соскучиться не успеешь.
— В боевых доспехах?
— Если пожелаешь.
— И никакого вранья, пока будешь в отлучке.
— Ты меня знаешь.
— Да уж знаю, лгунишка, — успела она выговорить прежде, чем стражники закрыли дверь на засов.
Кальдер остался в сумрачном коридоре со слезливой мыслью, что жены своей он, может статься, больше никогда не увидит. В порыве неожиданной храбрости он поспешил за Хладом и, настигнув, хлопнул по литому плечу, такому чугунному, что сердце опасливо дрогнуло, но деваться некуда.
— Ну смотри у меня, — на остатках пыла сказал Кальдер, — если с ней что-нибудь случится, даю слово…
— Ты уже словами своими вдоволь наразбрасывался, да толку-то.
Глаз Хлада покосился на непрошеную руку Кальдера, и тот не замедлил ее аккуратно убрать. Смелость накатывала на него не сказать чтобы часто, и никогда не превышала пределов благоразумия.
