— Я склонен с вами согласиться. — Архилектор окинул парк прищуренным взглядом и продолжал, слегка понизив голос: — Но я начинаю подозревать, что истоки нашей проблемы могут находиться ближе к другому концу социальной лестницы.

Он многозначительно перевел взгляд в сторону — туда, где над деревьями поблескивал золоченый купол заново возведенного Круга лордов.

— Дворяне?

— Их обложили серьезными налогами, чтобы оплатить войны нашего короля в Стирии. — Глокта говорил, почти не шевеля тонкими губами. — В качестве компенсации они потребовали реформ, получили во владение немалую долю общинных земель. Многие очень неплохо набили свои карманы. И тем не менее, большинство членов Открытого совета недавно подписали жалобную петицию королю.

— И на что они жаловались?

— Да как обычно. Нехватка власти. Нехватка денег.

— И какие были у них требования?

— Тоже как обычно. Больше власти. Больше денег.

— И вы подозреваете людей, подписавших эту петицию?

— Несомненно. — Глокта поднял руку с носовым платком, чтобы промокнуть слезящийся глаз. — Но гораздо больше я подозреваю тех, кто ее не подписал.

— Имена, ваше преосвященство?

— Семью Броков можно исключить, у них было достаточно забот на Севере. Но молодые лорды Хайген, Барезин и в особенности Ишер как-то чересчур много улыбаются. Они потерпели серьезнейшее поражение, когда был избран король — или, по крайней мере, их отцы потерпели. У них должно быть больше всего причин для недовольства, и тем не менее они не жалуются.

— Вы думаете, один из них мог стоять за этим восстанием?

— Быть несчастным — естественное состояние человека, в особенности человека амбициозного. Счастливые люди заставляют меня нервничать. А тем более Ишер, это ведь хитрая бестия. Он принимал участие в разработке этих новых законов о землевладении, которые принесли ему неслыханное богатство.

— Недовольство на обоих концах социальной лестницы, — пробормотала Вик. — Неспокойные нынче времена…

Глокта не сводил взгляда с садовника, продолжавшего безуспешные попытки очистить лужайку от листьев.

— Они никогда не бывают спокойными.

Палуба скрипела под ее ногами, паруса хлопали на ветру, в просоленном воздухе над головой кружили и вопили морские птицы.

— Клянусь мертвыми! — пробормотала Рикке.

Город лежал широким, кремового цвета полумесяцем, вытянувшись вокруг исхлестанного ветрами серо-зеленого залива. Сплошная масса стен, мостов, бесконечных зданий, жмущихся друг к другу, как балянусы при низкой воде; реки и каналы, тускло поблескивающие между ними. Надо всем этим возвышались башни, а также огромные трубы, высотой не уступавшие башням, пачкавшие небо своим бурым дымом.

Нет, она слышала, что Адуя — большой город. Это все слышали. Если кому-нибудь доводилось побывать в Адуе, по возвращении они скребли в затылке и говорили: «Это большой город». Однако Рикке все же не ожидала, что она окажется настолько большой. Здесь можно было бы поместить сотню Уфрисов, и еще осталось бы место для сотни Карлеонов. Ее глаза никак не могли совладать с масштабом. Количество зданий, количество кораблей, количество людей — словно муравьи в муравейнике. В тысяче муравейников. При одной мысли об этом у нее начинала кружиться голова. Или, может быть, кружиться больше, чем прежде… Рикке опустила взгляд к палубе, потирая виски. Она и без того чувствовала себя достаточно незначительной.

— Клянусь мертвыми, — повторила она, раздувая щеки.

— Адуя! — сказал моряк, стоявший рядом с ней. — Центр мира!

Это был кряжистый пожилой человек с густыми бровями, короткой седой бородкой и лысой головой, которая, казалось, была выкована на наковальне: сплошные бугры и плоскости.

— Поэты зовут ее Городом белых башен. Нынче их цвет, правда, ближе к серо-коричневому. Прекрасный вид, верно? На расстоянии. — Он наклонился ближе: — Но поверь мне, вблизи там сплошная вонь.

— Так бывает с большинством вещей, — буркнула Рикке, хмуро поглядывая на Лео.

Молодой Лев широко улыбался навстречу ветру, стоя рядом со своими беззаботными дружками — вся гребаная команда гребаных молодых героев… гребаных молодых мудаков. Рикке высосала из десен сок чагги и сплюнула в бурлящую воду.

Она без конца придумывала новые реплики, которыми могла бы его поразить. Жемчужины мудрости и остроумия, каких он никогда не дождется от своих идиотов. Он бы погиб на круге, если бы не ее Долгий Взгляд! А обращается с ней так, словно она какая-то помеха.

Она уже взвинтила себя до достаточно разъяренного состояния, когда он откинул голову и разразился своим громким, открытым, сердечным смехом — и в ней осталась лишь печаль из-за того, что они разошлись, и зависть из-за того, что он смеется не с ней, и чувство, что ее предали: не только Лео, но и она сама, и весь мир. Правду сказать, ей чертовски его не хватало. Но будь она проклята, если станет извиняться! Это он должен извиняться перед ней, на коленях просить прощения! Однако как можно ненавидеть человека, у которого задница словно…

Он посмотрел в ее сторону, и она поспешно отвела взгляд. Если бы он заметил, что она смотрит на него, это каким-то образом прибавило бы очко в его пользу. Но не смотреть на Лео означало смотреть на того лысого ублюдка, который продолжал рассматривать ее, словно она представляла для него немалый интерес.

— Кто ты вообще такой, черт подери? — спросила она.

Это прозвучало несколько грубо, но ее неудачно окончившийся роман, ее постоянно горячий и саднящий глаз, а также неделя-другая морской болезни значительно истощили ее терпение.

Его улыбка только сделалась шире. Голодная улыбка, словно у лисы при виде курятника.

— Мое имя Байяз.

— Что, как у Первого из магов?

— В точности так. Я и есть он.

Рикке моргнула. Вероятно, стоило бы дать ему в челюсть за наглую ложь, но в его поблескивающих зеленых глазах было что-то такое, что заставило ее поверить.

— Н-да… неплохо.

— А ты Рикке. Дочка Ищейки. — Она уставилась на него, и он снова улыбнулся. — Знание — это корень любой силы. При моем роде занятий необходимо знать, кто есть кто.

— И чем же ты занимаешься?

Он наклонился к ней, практически прошипев ей в лицо:

— Всем!

— Должно быть, это большая ответственность.

— Должен признаться, порой я думаю, что мне следовало брать пониже.

— Разве у тебя не должно быть посоха?

— Я оставил его дома. Какой большой сундук ни бери, он никогда туда не влезает. А магия, знаешь ли… — он задумчиво сощурился, глядя на город, — …в наши дни выходит из моды.

— Говори за себя, — отозвалась Рикке, передвигая во рту катышек чагги и прикусывая его с другой стороны. — Меня судьба наградила Долгим Взглядом.

Как раз в этот момент она уловила туманный призрак тонущего корабля: клоня мачту в их направлении, он черпал бортом штормовую волну. Рикке откашлялась, изо всех сил пытаясь не обращать внимания на призрачных матросов, сыплющихся в соленую пучину.

— Или прокляла, трудно сказать, — поправилась она.

— Как захватывающе! И что же ты видела?

— В основном всякие непонятные штуки. Призраки, тени… Видела стрелу и меч. Видела черную дыру в небе, в которой было знание всего на свете. Видела, как волк проглотил солнце, а лев проглотил волка, а потом льва проглотил ягненок, а ягненка проглотила сова.

— И что же это знаменует?

— Разрази меня гром, если я знаю!

— Что ты видишь, когда глядишь на меня?

Рикке отвела взгляд и нахмурилась.

— Человека, которому стоило бы говорить больше правды и есть поменьше мучного.

— О-о! — Байяз положил широкую ладонь на свой живот. — Воистину глубокие откровения!

Рикке ухмыльнулась. Надо признаться, он начинал ей нравиться, даже несмотря на то, что она не имела понятия, стоит ли верить хоть одному его слову.

— И что же привело Первого из магов в Адую?