— Откуда у тебя эти руны?

— С Севера, — ответила она, не вдаваясь в подробности. И не отрывая взгляда от его губ.

— Что они говорят?

Он ведь не делал ничего плохого, верно? Рикке более чем ясно дала ему понять, что больше не хочет иметь ничего…

Савин взяла его за подбородок с силой, которой нельзя было сопротивляться.

— Какая разница?

Кончик ее большого пальца пополз вверх по его щеке, ее сощуренные глаза следили за ним, не отрываясь. Потом между ее губами показался кончик языка, когда она нащупала свежий шрам. Она мягко погладила его — немного щекотно, немного больно.

— Память о Стуре Сумраке? — спросила она.

— Вместе с несколькими другими подарками.

— Болит?

— Только когда нажимаешь… а!

Она совершенно умышленно нажала на него, на мгновение свирепо оскалив зубы. Лео отпрянул, еще более неудобно перегнувшись через край стола.

Он едва мог поверить, насколько она была тонкой, насколько гибкой. На ее обнаженном плече двигались узкие мышцы. Он почти не осмеливался дотронуться до нее, боясь, что она переломится в его руках. Однако она была сильнее, чем он ожидал. Гораздо сильнее. И гораздо теплее. До него донеслась струйка ее аромата — главным образом цветущий луг, но с резкой звериной ноткой где-то на краю. Может быть, сам он чувствовал скорее испуг, чем возбуждение, но для его члена все явно обстояло наоборот.

Его горло сжалось настолько, что он едва мог говорить. Внезапно он подумал о том, насколько она старше его. На пять лет? На десять? Насколько у нее больше опыта…

— Ты уверена, что это хорошая идея…

— Я уверена, что это ужасная идея. В том-то и прелесть!

Она откинула крышку маленькой коробочки, вытащила щепотку какой-то субстанции, зажав между указательным и большим пальцами, и поднесла к его лицу. Даже это она умудрялась делать изящно!

— Вот, нюхни.

— Что это?

— Жемчужная пыль.

— Это та штука, которую принимают художники, чтобы повысить восприимчивость?

— Что хорошо для художников, хорошо и для всех остальных. Они на самом деле совсем не такие особенные, как любят воображать. Давай, нюхай.

— Боюсь, я не…

— Мне казалось, ты пришел сюда в поисках приключений?

И она приложила щепотку порошка к одной его ноздре, одновременно зажав кончиком пальца другую. У него не оставалось никакого выбора, кроме как вдохнуть зелье. Время для выборов, очевидно, закончилось на улице снаружи.

— Ах, клянусь мертвыми!

Пламя обожгло его носоглотку, полыхнуло в ушах, проникло в зубы, выдавило слезы из глаз. Кошмарное ощущение.

— За каким чертом люди это…

— Вторая, — прошипела она, поворачивая ему голову и чуть ли не запихивая пальцы в его другую ноздрю.

Он даже не заметил, что она расстегивает его портупею, пока не услышал, как его меч со звоном упал на пол. Разоружен во всех отношениях.

Кровь и ад, как же ему хотелось чихнуть! Мгновение он стоял, зажмурившись, пытаясь подавить щекотку в носу. Когда позыв прошел, Лео обнаружил, что Савин целует его — сперва мягкие поклевывания в губы; потом она развернула его лицо к себе и принялась лизать, сосать, кусать…

Он стиснул ее ребра, но понял, что почти не чувствует тела: корсет, жесткий, словно доспехи, хранил ее как крепость. Жжение в лице понемногу проходило, голова принялась приятно кружиться. Губы двигались механически, онемевшие и неловкие. Кожу губ покалывало. Он ощутил вкус вина на ее языке.

Было ли дело в ней, или в выпивке, или в порошке для художников у него в носу — Лео не мог бы сказать, но он вдруг почувствовал себя смелым. Диким. Ведь он же Молодой Лев, черт побери, верно? Он пришел сюда в поисках гребаных приключений! Он — один из великих любовников всех времен, мать его растак!

По-львиному зарычав, он ухватил ее за лицо, зацепив большим пальцем под челюсть, вцепился в завязку ее платья, скрутил, больно вжимаясь костяшками в ее плечо, так что она ахнула; развернул ее, пока в конце концов она сама не оказалась прижатой к ребру стола. Его нога зацепилась за валяющийся меч, но она отбросила оружие узким носком туфли в сторону, к выполненным в виде львиных лап ножкам печатного пресса, где оно загрохотало, наполовину вывалившись из ножен.

Его лицо больше не болело. Ни капельки не болело. Он вообще почти ничего не чувствовал от шеи и выше, но зато чувствовал вдвое больше обычного от поясницы и ниже.

Она издала гортанный стон, оттянув губы назад то ли в улыбке, то ли в оскале, покусывая его зубами. Он почувствовал, что она возится с его ремнем, расстегивает его; ощутил, как штаны оседают вниз, путаются среди сапог. Почувствовал на ягодицах прохладный воздух, потом ее руку — еще прохладнее.

Все мысли о том, чтобы сказать «нет», остались в далеком прошлом. Да и вообще все мысли, если на то пошло.

Она ловко взобралась задом на стол — можно было подумать, что у нее было много практики, — задрала шуршащие юбки, выше, еще выше, потом втащила его следом за собой, вцепившись пальцами в его волосы.

Почти больно, но не совсем.

— Клянусь мертвыми! — простонала Рикке.

Она приподнялась на локтях, попыталась сдуть с лица спутанные пряди волос, но ничего не вышло — пришлось убирать пальцами. Плотно зажмурив от света слезящиеся глаза, она принялась очень осторожно, крошечными шажочками, разлеплять сперва только один.

Она лежала на постели, со сбившейся вокруг бедер простыней. Одна нога торчала наружу — Рикке поняла, что это ее нога, потому что смогла пошевелить пальцами. На ней не было никакой одежды, если не считать рубашки, один сбившийся в гармошку рукав которой еще оставался на ее запястье, а остальное распростерлось поперек кровати, словно флаг, сигнализирующий поражение.

Нахмурившись, она перевела взгляд с рубашки дальше на окно, потом рывком поднялась на кровати, оглядываясь по сторонам.

Где она, черт подери?!

Комната была просторной, словно пиршественный зал в замке вождя, перед огромными окнами колыхались акры богато окрашенной материи. Далекий потолок был весь изукрашен золочеными листьями, мебель отполирована до слепящего блеска, дверь такая высокая, что подошла бы и великану, с дверной ручкой в виде солнца Союза.

Ручка повернулась, и дверь распахнулась, содрогнувшись, словно ее открыли пинком.

В комнату вошел некто, держа в одной руке кренящийся серебряный поднос, по поверхности которого опасно скользили расставленные предметы. Его малиновый камзол, тяжелый от золотого шитья, был распахнут, открывая полоску бледной и слегка волосатой груди и живота. Он медленно развернулся к кровати, яростно сосредоточившись на том, чтобы держать поднос в равновесии.

Это был кронпринц Орсо.

— Ох.

Рикке почувствовала, как ее брови задираются куда-то на лоб. Потом на нее внезапно нахлынуло воспоминание о том, как закончился вчерашний вечер.

— Ох…

Она собралась было прикрыться, но теперь в этом не было особенного смысла, так что она попросту шлепнулась обратно на кровать, раскинув руки.

— Ты проснулась! — сказал он, улыбаясь во весь рот.

— Как скажешь… — прохрипела она. — Сколько я вчера выпила?

— Все, что было, кажется. — Он горделиво поставил поднос на кровать рядом с ней. — Я принес тебе яйцо.

Она слегка приподняла подбородок, чтобы взглянуть на блюдо. В животе у нее было отнюдь не спокойно с самого момента поединка Лео, а сейчас спокойствия там было еще меньше, чем когда-либо.

— Отлично. Ты небось еще и сам его приготовил?

— Нет смысла быть кронпринцем, если делать всю тяжелую работу самому. Однако смотри: я донес его от двери до кровати! — И он указал на проделанный им путь. — Как ты заметила прошлой ночью, нет большой разницы, трахаться с кронпринцем или с любым другим, хотя у тебя это получается чертовски здорово…

— Талант, что тут поделаешь, — заметила Рикке, скромно пожав плечами.

— …но когда кронпринц приносит тебе завтрак в постель — вот это действительно редкая честь!