Ну, хотя бы дождь перестал. Надо благодарить судьбу за маленькие радости жизни: когда удается посидеть у дымящегося костра после ливня. Надо благодарить жизнь за маленькие радости, когда каждая минута может стать последней.

Сидя в одиночестве у слабенького огня, Логен бережно мял правую ладонь. После целого дня, что он сжимал меч Делателя, кожа покрылась волдырями и стала болезненно нежной. На голове тоже почти не осталось живого места. Рану на ноге жгло, однако ходить это не мешало. Все могло для него закончиться куда хуже. Погибли шестьдесят с лишним человек; их складывали в братские могилы, по десять на яму, как и обещал Круммох. Шесть с лишним десятков вернулись в грязь, еще больше ранено — и многие тяжело.

В стороне, у большого костра, Доу громко хвастался, как засадил клинок одному варвару прямо в пах. Тул заржал в голос. Логен больше не чувствовал себя частью отряда. А может, он никогда ею и не был. Люди, с которыми он сражался и которых победил. Которым зачем-то даровал жизнь. Люди, которые ненавидели его больше смерти и все равно были обязаны идти за ним. И дружеских чувств они питали к нему едва ли больше, чем тот же Трясучка. Возможно, Ищейка был его единственным верным другом во всем Земном круге, но даже в его глазах Логен время от времени видел прежнее сомнение, прежний страх. Он задумался, увидит ли он этот страх прямо сейчас, когда Ищейка приблизился к нему в темноте.

— Думаешь, они ночью нападут?

— Рано или поздно Бетод атакует в темноте, — ответил Логен. — Но сначала измотает нас как следует.

— Думаешь, сможет сильнее, чем сейчас?

— Думаю, скоро узнаем. — Логен поморщился, вытянув ногу. — Мне помнилось, что подобное дерьмо дается легче.

Ищейка фыркнул. Не засмеялся даже, просто дал Логену понять, что оценил шутку.

— Память — вещь волшебная. Помнишь Карлеон?

— Еще бы не помнить. — Логен глянул на отсутствующий палец и сжал кулак. — Раньше все казалось проще. За кого драться, ради чего… идешь в бой и не думаешь.

— Ну нет, я-то думал, — возразил Ищейка.

— Правда? Что ж ты молчал?

— А ты бы стал меня слушать?

— Нет. Вряд ли.

Некоторое время они просидели в тишине.

— Думаешь, выживем? — спросил наконец Ищейка.

— Может быть. Если Союз придет завтра или послезавтра.

— Придут ли они вообще?

— Может, и придут. Остается надеяться.

— На голой надежде далеко не уедешь.

— Не уедешь вообще. Но как тут не надеяться? Может, повезет?

Ищейка нахмурился, глядя в костер.

— Может, может… сплошные «может».

— Война, что поделаешь.

— Кто бы мог подумать, что мы зависим от южан, которые должны решить это дело за нас.

— У нас бы самих силенок не хватило. Надо смотреть правде в глаза.

— Правде в глаза, говоришь? Тогда скажи: мы выживем?

Подумав немного, Логен ответил:

— Может быть.

В темноте раздались хлюпающие шаги, и к костру подошел Трясучка. Его голову, скрывая рану, обхватывала серая повязка, из-под которой свисали мокрые сальные патлы.

— Вождь, — произнес он.

Ищейка улыбнулся, поднимаясь на ноги, и хлопнул Трясучку по плечу.

— Молодец, Трясучка, ты хорошо потрудился. Рад, что ты с нами. Мы все рады. — Он пристально посмотрел на Логена. — Все мы. Пойду, пожалуй, попробую отдохнуть. Увидимся, когда на нас снова нападут. Ждать придется недолго.

Сказав это, он скрылся в темноте, оставив Логена и Трясучку вдвоем.

Наверное, Логену стоило взяться за нож и следить, как бы Трясучка не дернулся, но он слишком устал, все тело ныло. Он просто смотрел, как Трясучка, плотно сжав губы, опускается напротив на корточки — медленно и неохотно, с таким видом, будто надо сожрать нечто протухшее.

— На твоем месте, — произнес он наконец, — я бы дал тем ублюдкам меня завалить.

— Пару лет назад я бы так и поступил.

— Что изменилось?

Логен подумал немного и пожал ноющими плечами.

— Стараюсь быть лучше.

— Думаешь, этого достаточно?

— А что еще остается?

Трясучка нахмурился, глядя в костер.

— Я хотел сказать… — Он пожевал губами, будто пробуя слова на вкус, и наконец выплюнул: — Я… благодарен тебе. Ты мне сегодня спас жизнь, я не забуду.

Ему сложно было произносить это, и Логен знал почему: плохо, когда тебе оказывает услугу враг. Его становится тяжело ненавидеть. Потерять давнего врага — наверное, даже хуже, чем потерять друга.

Логен снова пожал плечами.

— Пустяки. Вместе же деремся. Я задолжал тебе гораздо больше, и я это знаю. Мой долг таков, что мне никогда его не искупить.

— Нет, но ты начал. — Трясучка встал и хотел уже уйти. Потом вдруг обернулся. Пламя костра освещало половину его суровой физиономии. — Не бывает просто хороших и плохих, да? Оправдать можно и тебя, и Бетода — всех?

— Всех. — Логен смотрел на пляску языков пламени. — И оправдать, и осудить. У всех на все есть причины. Хороший, плохой… все зависит от того, на чьей ты стороне.

Один из бесчисленных лакеев Джезаля взгромоздился на стремянку и, сосредоточенно нахмурившись, надел ему на голову корону. Огромный бриллиант в ней сверкал ослепительно ярко. Лакей подвигал корону взад-вперед, чтобы отороченный мехом венец как можно лучше обхватил череп. Затем слез, убрал стремянку и вместе с полудюжиной собратьев внимательно взглянул на результат. Кто-то бережно поправил вышитый золотом рукав Джезаля, другой поморщился и смахнул с белоснежного воротника воображаемую пылинку.

— Хорошо, — заметил Байяз, задумчиво кивая. — Пожалуй, вы готовы к свадьбе.

Все произошло очень быстро. Джезаль буквально не успел опомниться и, собственно, изъявить согласие на брак. Он даже не сделал предложения и не получил ответа. И его самого ни о чем не спрашивали, — однако вот же он, готовится вступить в брак с женщиной, которую совсем не знает. Мероприятие, скорее всего было продумано заранее — еще до того, как Байяз о нем заговорил. Наверное, еще до коронации Джезаля… хотя он ничему уже не удивлялся. С момента, как он взошел на трон, его будто подхватило некое течение и, не давая оглянуться, несло от одного события к другому. Он уподобился потерпевшему кораблекрушение: барахтался посреди моря, плыл непонятно куда, не видя берега и всеми силами стараясь не захлебнуться. Его лишь одели с иголочки, вот и вся разница.

Он начал отчетливо осозновать, что чем больше у человека власти, тем меньше он за себя решает. Капитан Джезаль дан Луфар ел что хотел, спал когда хотел и встречался с кем хотел. Его августейшее величество король Джезаль Первый, напротив, был связан невидимыми узами традиций, обязательств и чужих надежд, управлявшими всеми — даже самыми мелкими — моментами его жизни.

Неожиданно подошел Байяз.

— Кажется, верхняя пуговичка расстегнулась…

Джезаль раздраженно дернулся. Внимание мага ко всем деталям его жизни утомляло все больше и больше. Джезалю казалось, что он и в уборную не может сходить без этого старого ублюдка, желающего рассмотреть результат.

— Я сам могу застегнуться! — огрызнулся Джезаль. — Может, вы еще после свадьбы в мою опочивальню заглянете и станете меня учить, куда член совать?

Лакеи закашлялись и отвели глаза, разошлись по углам комнаты. Байяз в ответ на резкость не улыбнулся, но и не рассердился.

— Я всегда готов помочь советом, однако надеюсь, что должна существовать хоть одна вещь, с которой вы справитесь самостоятельно.

— Надеюсь, вы подготовились к нашей маленькой прогулке. Я все утро го… — Арди застыла, увидев лицо Глокты. — Что с вами?

— Ах, вы об этом? — Он указал на свои синяки. — Посреди ночи ко мне вломилась кантийка и чуть не утопила.

«Врагу такого не пожелаешь».

Арди ему явно не поверила.

— А на самом деле?

— Упал с лестницы.

— Ах, эти лестницы. Если стоишь на ногах нетвердо, они твои жуткие враги. — Чуть затуманенным взором она взглянула на ополовиненный бокал.