— Не беспокойся, — сказал Стур. — Я могу покончить с ними еще до завтрашнего заката!

И он рассмеялся, и Скейл рассмеялся вслед за ним, а Кальдер подчеркнуто не присоединился к их веселью, а Клевер глядел на них и думал о том, что это далеко не лучший способ управлять королевством.

— Девять Смертей никогда не отказывался от поединка, и Черный Доу тоже, и Виррун из Блая! Не отступлю и я!

— Ты перечисляешь мертвых глупцов! — прошипел Кальдер, едва не вырывая на себе волосы. — Скажи ему, Клевер, во имя мертвых, скажи ему!

Клевер только и делал, что говорил ему, вот уже почти полгода, и никакого следа это не оставило, как если бы его колчан был полон одуванчиков и он стрелял ими в человека, облаченного в полный рыцарский доспех. Впрочем, еще от одного одуванчика вреда не будет. Клевер широко развел руки, словно держал на них блюдо, выложенное добрыми советами:

— Нет глупости больше, чем стремиться вступить в поединок с опасным противником на равных условиях. Погляди хоть на меня: я все потерял на круге.

— И яйца тоже? — скривил губу Стур.

— Нет, мой принц, они при мне, хотя и немного сморщились. Но с тех пор я больше ими не думаю.

— Мой племянник побил на круге Стучащего Странника, — проговорил король, сдувая пену с эля. — Уж конечно, он побьет и какого-то союзного недомерка.

— А кто это оттяпал тебе руку, братец? — спросил Кальдер. — Разве не какой-то союзный недомерок, или я ошибаюсь?

Скейл не рассердился, только улыбнулся, показывая дырку в передних зубах:

— Ты умен, брат мой. Ты хитер. Совсем как наш отец. Всем, что я имею, я обязан тебе — твоим мозгам, твоей безжалостности, твоей верности, — и я это знаю. Есть множество вещей, которые ты понимаешь гораздо лучше, чем я. Но ты не боец.

Кальдер презрительно скривился:

— Да ты и сам уже двадцать лет ни с кем не дрался! Ты просто хочешь увидеть, как он будет сражаться, чтобы вновь возродить в памяти свои былые победы. Ты разжирел, как боров, ты…

— Да, я разжирел, как боров, и на двадцать лет пережил свой расцвет, и пожалуй, для большинства людей я фигура скорей забавная. Но есть одно, о чем ты забываешь, братец.

Скейл подцепил большим пальцем свою золотую цепь и приподнял ее так, что огромный бриллиант закачался, искрясь в свете очага:

— Я — старший сын нашего отца! Я ношу его цепь. Я — король! — Он отпустил цепь и хлопнул Стура по плечу здоровой рукой: — И я провозглашаю Стура Сумрака не только моим наследником, но и моим чемпионом! Он выйдет за меня на круг и будет биться за Уфрис и за все земли между Каском и Белой. Конец разговора.

Стур расплылся в этой своей мокроглазой улыбке.

— Может быть, тебе стоило бы выйти, отец, чтобы не мешать воинам разговаривать? Нам еще надо обсудить выбор оружия.

Кальдер еще мгновение стоял молча, с лицом, застывшим неподвижной маской. Потом прошипел: «Воины…», словно это было худшее оскорбление, какое он только мог придумать, повернулся на каблуках и вышел прочь из зала.

Стур поднял свою кружку с элем.

— Клянусь мертвыми, когда он не в настроении, он может блеять как гребаная овца…

Раздался резкий треск: Скейл дал ему пощечину, выбив из его руки кружку, так что она кубарем полетела на пол.

— Лучше бы ты научился обращаться с отцом уважительно, парень! — гаркнул король, суя толстый палец в потрясенное лицо Стура, наливающееся кровью. — Ты обязан ему всем, что имеешь!

Последовало долгое молчание. Затем Скейл любовно потрепал золоченую рукоять тяжелого меча, висевшего у него на поясе:

— Зовите меня старомодным, но мне больше всего нравится меч. Что ты скажешь, Клевер?

— Скажу, что меч — это оружие глупцов.

Стур стоял, потирая лицо кончиками пальцев, и прищуренными глазами глядел на дядю. Услышав Клевера, он повернулся к нему:

— Ты сам носишь меч.

— Ношу. — Клевер ковырнул ногтем потертую рукоять. — Но стараюсь никогда его не вытаскивать.

Скейл воздел вверх руки, железную и ту, что из плоти:

— Да ведь ты живешь тем, что учишь людей владеть мечом!

— Они мне платят за это. Но я всегда начинаю с того, что говорю им никогда не использовать его в бою. Если ты идешь на человека с мечом, он сразу это видит, а если человек, которого ты намерен убить, сразу это видит, значит, ты взялся за дело не с того конца.

— На кругу прятаться некуда. — Стур раздраженно отвернулся от Клевера. — На кругу твой противник всегда готов.

— Вот поэтому я и стараюсь держаться от круга еще дальше, чем от мечей. Богатства, земли, слава, друзья, даже твое имя — потеряй все это, но сохрани жизнь, и со временем, приложив достаточно усилий, ты всегда сможешь снова все это приобрести. — Он ведь и сам потерял имя, верно? И завоевал себе новое. В его ноздрях до сих пор стоял сладкий запах клевера, когда он лежал там, на кругу, ожидая конца. — Но Великого Уравнителя побить невозможно. Из грязи еще никто не возвращался.

— Слова гребаного труса! — с отвращением прошипел Стур.

— Живой трус может рано или поздно отыскать в себе храбрость. А мертвый герой…

Клевер любил поговорить, но иногда молчание говорит больше, чем слова. Он потянул паузу еще подольше, затем улыбнулся:

— Но впрочем, не смею тебе перечить. Делай как знаешь, Большой Волк.

И он, вслед за Черным Кальдером, вышел прочь из зала.

— Его запаковали в коробку, — сообщил Юранд, печально глядя в огонь.

— Кого? — спросил Гловард.

— Барниву. Чтобы отослать семье.

Белая Вода скривился, ощупывая здоровенный синяк, приобретенный во время битвы.

— Вроде так всегда поступают? С мертвыми?

— Его пересыпали солью, но думаю, к тому времени, как его довезут, он уже…

— Что, теперь ты метишь на роль бывалого вояки? — оборвал Лео, которому вовсе не нравился этот разговор. Он не хотел думать о Барниве. Не хотел думать о том, что, вероятно, каким-то образом был причастен к его смерти. — Мне еще нужно победить в этом гребаном поединке. Может быть, завтра вам придется упаковывать в коробку меня!

— Но тебя-то не надо никуда посылать, — возразил Белая Вода, недоуменно морща лоб. — Твоя мать же тут, в лагере!

Лео скрипнул зубами.

— Я имею в виду, что мне нужно сосредоточиться. Мне жаль, что так вышло с Барнивой. Он был храбрым воином и хорошим другом. Всегда был рядом, когда он нужен. — Лео почувствовал, что его голос немного дрожит. — Если бы он не прикрыл меня своим щитом…

Возможно, он был бы до сих пор жив. Все его занудные лекции об ужасах войны сейчас начинали казаться мудрыми предостережениями. Лео никогда бы не подумал, что может пожалеть об их отсутствии.

— Мне чертовски жаль, что так вышло с Барнивой, но нам придется оплакать его позже. В настоящий момент мы должны сделать так, чтобы его жертва не оказалась напрасной. Его, и Риттера, и всех других… — Его голос снова задрожал, черти б его драли. Лео ощутил приступ гнева. — Мне нужно, чтобы вы все сосредоточились. Проклятье! Я должен выбрать, каким оружием буду драться на круге. От этого выбора может зависеть моя жизнь.

Юранд выпрямился.

— Прошу прощения. Я просто… — И он снова обмяк. — В коробке…

— Копье, — сказал Антауп. — Дальность, скорость, изящество…

— Изящество! — хохотнул Белая Вода. — На круге нет места для изящества!

Гловард закатил глаза, словно никогда не слышал подобной глупости:

— А после того, как Стур увернется от твоей зубочистки и приблизится вплотную, тогда что?

— Твои предложения? — спросил его Антауп, изящно приподняв бровь. — Здоровенный боевой топор тяжелее самого Лео, которым он успеет дважды взмахнуть, прежде чем его разнесут на куски?

— Топоры бывают и маленькие, — слегка обиженно отозвался Гловард.

— Копье слишком громоздко для поединка на ограниченном пространстве, — Йин, поморщившись, снова потер ушибленную щеку. — Топор — оружие простое, крепкое, удобное в ближнем бою.