— Могу ли я попросить… чтобы им хотя бы устроили достойные похороны?

— Они отправятся в яму вместе с остальными. Мне нужно похоронить сотни тех, кто был мне верен. Я не могу тратить силы на предателей.

Кровь и ад, как это все было мерзко! Он поднялся, оттолкнув свой стул, и повернулся к двери.

— Они были хорошими людьми, — прошептал Брок.

По какой-то причине это вызвало у Орсо исключительную ярость.

— Хорошие, плохие — все они теперь просто мясо. Если это вас чем-нибудь утешит, вам не придется долго терзаться из-за этого. Ваше собственное повешение состоится в течение этой недели.

И он вышел в дверь, сжимая кулаки.

— А!

— Мой наставник по писаниям говорил, — пробормотала Зури, сосредоточенно сузив глаза и продергивая нитку, — что боль — это благословение.

— Этот человек нравится мне все меньше и меньше. — Савин выдавила бледную улыбку. — Не в первый раз твоя игла приходит мне на помощь. Правда, обычно это была оторвавшаяся пуговица… а не моя собственная голова…

Она заметила, что платье Зури порвано с одной стороны. В дыре виднелись туго намотанные бинты, а бурая грязь, которой была измазана ткань вокруг разрыва, была вовсе не грязью, а засохшей кровью.

— Зури…

— Обо мне не беспокойтесь, — отозвалась она, не поднимая глаз от работы. — Это не моя кровь.

Савин опустила взгляд вниз и посмотрела на собственное платье: такая же засохшая грязь покрывала его спереди целиком.

— Моя?!

— Мой наставник по писаниям также говорил, — она продолжала шить с той же осторожностью и точностью, что и прежде, — что черепные травмы часто вызывают сильное кровотечение.

— Человек с разнообразными интересами, должно быть.

— Вы даже не представляете.

Они перебрасывались репликами, словно обсуждали дела в самый обычный день, а не прятались в грязной дыре под корнями упавшего дерева после того, как вся их прежняя жизнь развалилась на куски. Савин обхватила себя руками, обхватила руками ребенка в своем животе и ощутила — благодарение Судьбам! — как он шевелится. Плечо, бок, шея ощущались одним комком пульсирующей боли; очевидно, этой стороной она ударилась о землю. Она запросто могла быть мертва.

Зури сказала, что взорвалась пушка. Осколок металла по касательной задел ее голову, сорвав парик и швырнув ее на землю. Немного ниже, и ее мозги были бы разбрызганы по всему склону. Она пропустила всю сумятицу отступления, болтаясь без сознания на заду повозки. Светская дама должна вести себя так, словно не прикладывает никаких усилий — то, что ей нужно, просто случается рядом. Она пришла в себя уже здесь, в лесу, с самой ужасной мигренью, какую ей только доводилось испытывать.

Она запросто могла быть мертва.

Но когда подобные мысли приносят тебе утешение, тут-то ты и понимаешь, насколько все плохо.

— А! — вскрикнула она снова, когда Зури снова ткнула ее иглой.

— Постарайтесь потише, — буркнул Броуд, сидевший на корточках возле прогнившего остова древесного ствола. Блеснув стеклами, он повернул голову, вглядываясь в чащу. Его голос звучал хрипло и глухо. — Наверняка за нами охотятся.

В смысле, охотятся за ней.

— Конечно. Прошу прощения.

Савин закрыла глаза. Часто ли она просила прощения прежде? Не часто. И никогда это не было от чистого сердца. Но теперь мир изменился.

— Как там, очень плохо?

Ее голос звучал жалко. Так, как будто на самом деле она не очень хотела услышать ответ.

— Просто царапина.

По лицу Зури невозможно было сказать, что она лжет. Ее выдало лицо Броуда.

— Ты шьешь очень долго для царапины, — выдавила она.

— Вы же меня знаете, я терпеть не могу неаккуратные швы. — Зури наклонилась к ней, чтобы откусить нитку, и откинулась назад, хмуря брови. — Может быть, останется небольшой шрам. Но он только придаст вашему образу чувство опасности.

Как будто им не хватало опасностей! Шрам сейчас заботил Савин меньше всего на свете.

— Все? — спросил Броуд, вставая.

Он навис над ней, протягивая свою огромную руку — ту, что с татуировкой. Савин заметила, что костяшки были сбиты и исцарапаны.

— Леди Савин?

Она продолжала сидеть, глядя на мокриц, извивающихся между древесных корней. Честно говоря, она не была уверена, что сможет подняться.

— Что с моим мужем? Он жив?

— Был жив, когда я в последний раз его видел.

У нее было ощущение, что он чего-то недоговаривает, но не осмеливалась спросить.

— Он был ранен?

Броуд не пытался подсластить пилюлю:

— Тяжело.

— Понятно, — вымолвила Савин, похолодев с ног до головы.

Она подозревала, что уж кто-кто, а Броуд наверняка способен отличить тяжелое ранение от легкого. Он медленно опустился перед ней на корточки, оскалив зубы, словно это движение причинило ему боль.

— Нам надо идти. Ждать до темноты нельзя. Будем держаться подальше от дорог. Проберемся к побережью, а там — в Инглию. Надо идти поскорее.

— Да, пойдем. — Савин глубоко вздохнула. — Но только не в Инглию. Я возвращаюсь в Стоффенбек.

— Что? — переспросила Зури.

— Мне придется сдаться. Это мой единственный шанс спасти Лео.

На скулах Броуда заиграли желваки:

— Леди Савин… Судя по тому, что я видел, возможно, его уже не спасти…

— Это мой единственный шанс спастись самой. У нас нет никаких припасов. Солдаты короля рыщут повсюду. Со мной остались только вы двое, и даже это больше, чем я заслуживаю. У нас нет шансов добраться до побережья, я же огромная, как дом!

— Вы могли бы обратиться к вашему отцу, — вполголоса предложила Зури.

— А что он сможет сделать? Он в отставке. Сложно защищать короля от изменников, когда твоя собственная дочь изменница. Я сама виновата в том, что со мной случилось. — Она проговорила это с горечью, слишком ожесточенно для того, кому некого ни в чем винить. — Теперь уже ничего не поправишь. Даже если бы мне и удалось вернуться в Инглию, неужели можно надеяться, что инквизиция не отыщет меня там?

— Почему бы не попытаться, — сказал Броуд.

— Попытайтесь сами. Нет, правда. — Савин взяла его руку и неловко похлопала по ней. — Возвращайся к своим. К Май и Лидди.

Она улыбнулась Зури — кривой, беспомощной улыбкой, поскольку, честно говоря, не имела понятия, как ей удастся выбраться из леса в одиночку, не говоря уже о том, чтобы вернуться на поле боя.

— И ты тоже, Зури. Тебе надо подумать о твоих братьях. Настало время нам…

— Я пойду с вами.

Савин воззрилась на нее. Ей нравилось считать Зури своим другом, но она всегда знала, что платит за эту дружбу. Знала, что девушка с ее вкусом и талантами наверняка рассчитывала на гораздо большее, чем просто быть образцовой служанкой. Вот только ее амбиции потерпели крах из-за тех ужасов, от которых она бежала из Гуркхула. Савин нравилось считать Зури своим другом, но она никогда не думала, что та захочет сохранить эту дружбу, если не будет иметь от этого никакой выгоды. И тем более если это станет для нее ужасным риском.

Кажется, она могла бы снести любое предательство, опасность, разочарование — но преданность почему-то оказалась непосильной ношей. Савин ничего не могла с собой поделать. Она закрыла лицо руками и зарыдала.

До нее донесся тяжелый вздох Броуда:

— Ну ладно. Похоже, мы все возвращаемся.

На пути к Стоффенбеку их никто не остановил.

Возможно, те, кто их искал, ушли дальше к северу, обшаривая побережье. Возможно, они думали, что она попытается бежать от содеянного, а не поплетется покорной овечкой обратно к местам своих преступлений. А возможно, такая, какой она была сейчас — лысая, покрытая кровью, изорванная, — она мало соответствовала чьему-либо представлению о знаменитой красавице Савин дан Глокте. Меньше всего своему собственному.

Она тащилась через поля, пот щекотал зудящий шрам у нее на лбу, а она думала о том, что ей нужны три руки: одна — чтобы придерживать раздувшийся живот, другая — чтобы держаться за ноющую поясницу, и третья — чтобы прикладывать к гудящей, пульсирующей голове. Но поскольку трех рук у нее не было, приходилось делать это по очереди. Плечо отдавалось болью при каждом шаге, она тяжело дышала сквозь стиснутые зубы, а ребенок в животе пинался, в буквальном смысле выбивая из нее дерьмо.