— Темницы императора тоже были далеко не приятным местом. — Глокта с тихим причмокиванием облизнул пустые десны. — Но я вышел оттуда лучшим человеком, чем был до того. Быть твоим отцом… это то, чем я больше всего горжусь. Это единственное, чем я горжусь в своей жизни.

— Притом что ты даже и не мой отец.

Она надеялась высечь из него хоть какую-то искорку гнева. Но он лишь медленно кивнул, с едва заметной улыбкой вновь поднимая лицо к звездам, ярко пылавшим в ясном ночном небе.

— Это должно дать тебе представление о том, что я думаю обо всех остальных своих достижениях.

Музыканты за окнами принялись наигрывать бойкий деревенский танец, один из любимых танцев ее матери. Люди смеялись, хлопали в ладоши и топали ногами, отбивая ритм.

— Ты не могла бы вкатить меня обратно в дом?

У Савин было искушение подвезти его к одной из клумб и вывалить на землю. Но в результате она просто взялась за рукоятки его кресла и развернула. Одно колесо по-прежнему поскрипывало.

— Да запросто.

Лео занес кулак, чтобы постучать, и замер, сжав его с такой силой, что захрустели костяшки.

Черт побери, это унизительно! Он никогда не питал к Орсо уважения как к человеку, а за последние месяцы потерял всякое почтение и к короне как учреждению. И вот теперь ему предстояло потратить часть своей брачной ночи, вымаливая прощение у бывшего любовника своей жены! Унизительно и позорно.

Но это было необходимо сделать. Он — вождь и муж, а в скором времени станет и отцом. У него имелись обязательства. Понемногу он начинал понимать, что унижение — неотъемлемая часть его нового положения.

Он выдавил на лицо улыбку, приправил ее небольшой толикой стыда, повернул ручку и шагнул внутрь.

— Ваше величество, я…

Нельзя было отрицать, что в просторной гостиной имелось большое множество королей. По меньшей мере двадцать — самые лучшие в Союзе, в мундирах, в охотничьих костюмах, в полном доспехе, восседающие в золоченых креслах и на могучих жеребцах, с надменными улыбками, с презрительными усмешками, с самодовольно-хмурыми минами они взирали на Лео с огромных холстов. Однако нигде не было никаких признаков нынешнего заполнителя трона.

Фактически единственными живыми обитателями этой комнаты были лорды Ишер, Барезин и Хайген, собравшиеся в углу вокруг стола с видом заговорщиков.

— Лео! — позвал Ишер, поднимая бокал. — Похоже на то, что король не смог остаться с нами.

— Нашлись дела поважнее, — подтвердил Хайген, наклоняясь к свече, чтобы прикурить трубку.

— В борделе, насколько я понял, — добавил Барезин, плеснув из графина янтарной жидкости и подвигая бокал к пустующему креслу.

Лео почувствовал, как к его щекам приливает румянец ярости. Он подхромал к ним.

— В борделе?

Сколько усилий он вложил, готовя свое извинение, а этот самодовольный мерзавец даже не соизволил остаться, чтобы его выслушать?

— Если хотите знать мое мнение… — Хайген выдул сладкое облачко дыма чагги, — …вам совершенно не за что извиняться.

— Вы сказали правду, — подтвердил Барезин. — Все это знают. Это он должен просить прощения!

— Королям это не свойственно, — буркнул Лео, плюхаясь в кресло и хватаясь за предложенный бокал.

— По крайней мере, этому-то уж точно.

— Ну и черт с ним! — Лео одним глотком осушил бокал и стукнул им об стол в приступе гнева. — С меня достаточно! Мы не можем позволить, чтобы все шло так и дальше!

Он бросил свирепый взгляд на портрет короля Джезаля, отца Орсо, — тот был довольно красив, но с безвольным скатом плечей, даже в молодости. Ни на что не годный слюнтяй, не победивший ни в одной войне, не достигший ничего, кроме неслыханных долгов — а ведь вначале его царствование могло показаться золотым веком!

— Мы не можем позволить, чтобы Союз просто… скатился в гребаную сточную канаву! — закончил Лео.

Ишер бросил на своих сотоварищей многозначительный взгляд.

— Приходит время, — начал он с величайшей осторожностью, — когда одних разговоров о том, чтобы сделать мир лучше, становится недостаточно. Приходит время… когда люди, обладающие совестью, принципами и смелостью, должны осмелиться на немыслимое… и начать бороться за то, чтобы сделать мир лучше.

Воцарилось долгое, выжидательное молчание. Волоски у Лео на загривке стояли дыбом. Часы на мраморной каминной полке выстукивали «тик… ток… тик…». Он посмотрел троим лордам в глаза, одному за другим. Ишер говорил далеко не прямолинейно, однако в то же время не оставил сомнений насчет того, о чем именно идет речь.

— Разве не найдутся люди, которые назовут это… — Лео облизнул губы и поерзал в кресле, не решаясь произнести нужное слово перед лицами всех этих нарисованных монархов, но в конце концов выдавил его хриплым полушепотом, — …изменой?

Хайген раздраженно фыркнул. Барезин затряс щеками, отрицая подобную возможность. Ишер решительно качнул своей белой шевелюрой:

— Мы же будем действовать в интересах короля. В интересах страны!

— Наши действия освободят его величество от цепей Закрытого совета, — добавил Хайген, грациозная жестикуляция которого говорила Лео о свободе и искренности, и уж никак не об измене.

— Мы должны заменить этих продажных старых мерзавцев настоящими патриотами! — прогремел Барезин, вновь наполняя бокал Лео.

— Людьми, которые смогут давать королю правильные советы. — Ишер махнул рукой в сторону изображения Гарода Великого, который первым вынудил раздробленные королевства Миддерланда объединиться в Союз и выглядел чрезвычайно довольным этим обстоятельством. — Привести Союз обратно к тем принципам, на которых он был основан.

— Обратно к славе! — Барезин врезал кулаком по своей ладони, словно она была, на его взгляд, недостаточно славной. — Людьми действия! Людьми, которые смогут снова сделать Союз великим!

— Такими людьми, как мы, — завершил Хайген, поднимая брови, словно эта идея возникла у него только сейчас.

— Сейчас в Закрытом совете сидят все те же своекорыстные лжецы, из-за которых мы проиграли три войны против Стирии! — прошипел Ишер. Лео не мог этого отрицать. — Из-за которых Вестпорт едва не вышел из Союза! Которые обратили против нас простонародье настолько, что те спалили один из наших крупнейших городов! Вот кто враги государства! Избавиться от них — долг верноподданных граждан!

— Верноподданных, — задумчиво повторил Лео, осушая новый бокал и чувствуя, как по телу распространяется тепло.

Он всегда был ярым патриотом. Не было человека верноподданнее него. Но чему он был так предан? Сборищу алчных бюрократов, которые во время войны не оказали ему никакой помощи, а когда наступил мир, осыпали его возмутительными требованиями налогов? Безнравственному королю, который вышвырнул его из Круга лордов и, как выясняется, еще и трахал его жену?

Хмурясь, Лео рассматривал изображение Казамира Стойкого, вырвавшего Инглию из цепких лап северян. С могучей челюстью, в полном доспехе, тот показывал что-то на карте. Вот это был король! Это был мужчина! Он словно бросал Лео вызов своим пронзительным взглядом, как бы спрашивая: «Что, черт возьми, ты собираешься делать со всем этим?»

Что сделал бы Казамир на его месте? Что сделал бы любой достойный человек?

Лео снова по очереди посмотрел троим лордам в глаза и осушил свой бокал.

— Что ж, — проговорил он, — вы все знаете, что я никогда не отказывался от драки.

Они придвинулись друг к другу, объединенные общим врагом, одной целью и сознанием своей правоты. Разумеется, пока что это был просто разговор, подкармливаемый раздражением Лео, его ревностью, его болью в ноге. Возможно, всего лишь разговор — но все равно опасный… Но все равно волнующий… Просто разговор, верно? Но с каждым сказанным словом он обретал все бóльшую захватывающую реальность.

— Может статься, что нам придется бороться против наших друзей, — вполголоса сказал Барезин, бросив взгляд в сторону окна. — Против наших соседей. Против наших коллег.